Хищник - "РуНикс"

– Ты была еще ребенком, – не сдержавшись, произнесла Морана хриплым тихим голосом.

Амара печально улыбнулась, теребя край кофты.

– И он тоже, Морана. Мы все забыли, что он тоже был ребенком.

Морана проглотила ком, вставший в горле, и сжала пальцами майку.

– То, что он был жутко молчаливым мальчиком, только усиливало настороженность, с которой все к нему относились. Люди болтали о нем, и, я уверена, он знал об этом, но сам никогда не произносил ни слова. Ни одного. Я впервые услышала, как он говорит, только спустя годы после его появления в доме.

Тряхнув головой, будто пытаясь избавиться от воспоминаний, Амара продолжила:

– Мистер Марони взял со своих людей клятву хранить в тайне правду о Тристане – не по доброте душевной, если она ему вообще присуща, и не потому, что хотел защитить мальчика. О нет, а для того, чтобы человек, которым Тристан однажды станет, был перед ним в долгу.

Отвращение в голосе Амары передалось и Моране, и ее сердце сжалось. Ее поражала глубина жестокости их мира. Она прекрасно знала о происходящей здесь жестокости, и все равно это застало ее врасплох. В этом мире не было места невинности. Никакого. То, что маленький мальчик сделал, повинуясь инстинктам, стоило ему всего. Не потому, что кто-то хотел ему отомстить или убить. Нет. А потому, что кто-то попросту хотел его использовать. Его должны были любить и защищать. Что еще важнее, должны были простить. Но вместо этого его испытания только начались по воле людей, которые взяли его под крыло.

– Черт, – Морана, не зная, что еще сказать, шепотом произнесла единственное слово, которое идеально описывало ситуацию.

– Да. Но, будто этого было мало, его не подпускали к остальным детям в семье, поселили в отдельном крыле, – вспоминала Амара, и еще одна слеза скатилась по ее щеке, а сиплый голос задрожал. – В течение дня, когда остальные дети ходили в школу за пределами имения или играли, пока не наступало время тренировок, он сидел взаперти с частными наставниками. Лучшие люди Марони тренировали его, пытали, а он ни разу не проронил ни слова. Мама говорила, что порой слышала крики, когда заходила в то крыло. В какой-то момент все мы их слышали. Но никогда не слышали слов. А потом через какое-то время крики просто прекратились.

Морана закрыла глаза, а зародившиеся в ней ярость, желание убить всех этих людей, потребность убить их всех, уничтожить их так, как они уничтожили ребенка, были настолько сильными, что обернулись болью в сердце. Она вспомнила глубокие пятнистые шрамы, которые видела по всему его телу, следы от ожогов на спине. Сколько из них оставили эти люди? Сколько из них появилось, когда он был еще мальчишкой? Сколько из них едва не стоили ему жизни? Едва не довели до безумия?

По ее щеке скатилась слеза – слеза боли, злости, сострадания, – пока Морана не успела ее сдержать. Она позволила ей упасть и сделала глубокий вдох, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце.

А затем открыла глаза.

– Продолжай.

Амара тихо вздохнула, и на ее лице отразилось раскаяние.

– Я никогда не прощу себя за то, что обходила его тогда стороной. Знаю, что была еще ребенком, но даже тогда я понимала, что так быть не должно. Понимала, что это неправильно. Но все же не сделала вообще ничего, чтобы ему помочь. И порой я задаюсь вопросом, а вдруг доброе слово, бескорыстный жест, рука дружбы сделали бы его жизнь немножко лучше…

Морана ничего не сказала. Не могла. Настолько сильная ярость кипела в ней.

Амара сглотнула, явно пытаясь с чем-то справиться, а потом сделала вдох и снова заговорила:

– Я видела его в имении на протяжении многих лет. Я бродила по особняку, играла с другими детьми, которые не были заняты обучением, или помогала маме и всегда мельком видела его все эти годы.

Проведя рукой по осунувшемуся лицу, она продолжила рассказ:

– Он всегда был в синяках. Иногда ходил прихрамывая. Иногда вообще едва мог идти. Но даже тогда никто не осмеливался пожалеть его или поговорить с ним. По прошествии нескольких лет стало очевидно, что он беспощаден. Его молчание только подкрепляло такое впечатление. Члены семьи избегали его потому, что он чужак, а посторонние – потому, что он все же часть семьи. Ему нигде не было места. И пускай никто с ним не связывался, говорить с ним тоже никто не хотел.

– Ч-что случилось потом? – спросила Морана, запинаясь, с трудом произнося слова.

Ее сердце сжималось, когда она думала о том несчастном мальчике и жалела, что не знала его в то время. Она тоже была ужасно одинока. И хоть росла Морана в окружении людей, но ей не с кем было даже поговорить. Возможно, она смогла бы протянуть ему руку дружбы, как бы невероятно это ни звучало. Быть может, они смогли бы скрасить друг другу одиночество.

Возможно…

Амара слегка улыбнулась, вырывая Морану из размышлений, и выражение ее лица смягчилось.

– Данте случился.

Морана нахмурилась, ничего не понимая.

Амара покачала головой с мягкой улыбкой, ее красивые глаза заблестели.

– Несколько лет спустя мистер Марони начал подготовку Данте с теми же людьми, которые на протяжении многих лет тренировали Тристана. Иногда они оба тренировались в одном и том же месте. Уже пошли разговоры о том, что Тристан возглавит семью, когда вырастет, а Данте был очевидным наследником как старший сын. Ситуацию усугубляло то, что Тристан почти не обращал ни на кого внимания и тем более ни с кем не разговаривал. Данте пытался с ним заговорить, но Тристан так быстро его затыкал… Он со всеми так себя вел. Говорил, только если к нему обращались, а чаще всего даже тогда молчал. Данте привык добиваться своего. Из-за этого между ними возникла серьезная напряженность.

Морана могла себе это представить.

– А потом однажды вечером после тренировки Данте не выдержал. Вывел Тристана из себя. Тристан пытался уйти, и Данте его ударил. Тристан сломал ему челюсть.

Амара замолчала.

– Он сломал челюсть старшему сыну Лоренцо Марони, боссу клана Тенебры.

Морана округлила глаза, а от мыслей о последствиях его поступка у нее перехватило дыхание и побежала дрожь по спине.

Ветер закружил вокруг них и принес опавшие листья им на колени.

– Его наказали? – шепотом спросила Морана, боясь услышать ответ.

Амара удивила ее, посмеявшись, и снова покачала головой.

– Мистер Марони созвал всех в особняк. Персонал тоже присутствовал, внимательно за всем наблюдая. В общем, он закатил эффектную сцену, требуя назвать виновника, желая знать, кто сломал челюсть его сыну. Он воспринял это как покушение на его честь или что-то в таком роде.

Морана подалась вперед, ее дыхание участилось.

– А потом?

На лице Амары оставалась все та же легкая улыбка.

– Данте ничего не сказал и даже не взглянул в сторону Тристана – он уже ненавидел своего отца. Но сказал Тристан. Помню, как сильно я была потрясена, когда Тристан без колебаний шагнул вперед. Мальчик вообще не ведал страха. Ни капли. Я видела, как взрослые мужчины испуганно дрожали перед Лоренцо Марони, а он… В общем, Марони попытался ненавязчиво его припугнуть…

Ветер усилился. Морана содрогнулась. Становилось все лучше и лучше.

– …и тогда я впервые услышала голос Тристана.

Морана приподняла брови, а сердце ускорило ритм.

– Что он сказал?

Восторг, отразившийся на лице Амары от одного только старого воспоминания, был под стать изумлению в ее голосе.

– Боже, я до сих пор помню все, будто это происходило вчера. Мистер Марони пригрозил Тристану, думая, что тот почувствует себя виноватым, испугается, может, проникнется уважением – одному Богу известно, о чем он думал, – а Тристан… Он подошел к мистеру Марони вплотную и сказал: «Если хоть раз наденете на меня поводок, я вас, на хрен, им задушу».

Морана ошарашенно хлопала глазами.

– Так и сказал?!

Амара кивнула.

– Если хоть раз наденете на меня поводок, я вас, на хрен, им задушу. Слово в слово.

Она пыталась осмыслить услышанное, когда ее захлестнуло потрясение.