Татьяна Устинова - Селфи с судьбой
– Я так и предполагал, – сказал он. – Этим препаратом Матвея снабжала Лилия Петровна.
– Зачем?! – спросила Агния. – Что за глупость?! Или он псих на самом деле?!
Катерина подошла и посмотрела.
В кабинет ввалился Артобалевский, за ним секретарша внесла уставленный поднос.
– Никто не отвечает, – сообщил он. – Надо дальше ждать. Зато кофе сварили! Девочка, будешь кофе?
– Лилия Петровна покупала работы Матвея. И придерживала. Они стоят бешеных денег.
– Вильховский дорогой, это точно, – подтвердил Артобалевский, прожевывая кусок лимона и морщась.
– Очень дорогой, – поддакнула Катерина.
– Я думаю, Лилии Петровне он продавал картины дешевле или дарил. Потом он заболел – паутинная оболочка мозга воспалилась. Эта болезнь проходит в течение нескольких недель или месяцев. Но в это время Матвей не работал. Лилия Петровна опекала его, ухаживала, приезжала к нему домой. И быстро сообразила, что если Матвей больше вообще ничего не напишет – например, умрёт или сойдёт с ума, – его картины будут стоить ещё дороже.
– Боже мой, – пробормотала Катерина.
– И не просто дороже! Они будут дорожать с каждым годом!..
– Так и есть, – подтвердил Артобалевский. – И чего? Она его травила потихоньку?
Агния взяла Илью за руку.
– Убивать его, разумеется, не входило в её планы. Но контролировать его сознание ей нравилось. Она вообще, насколько я понял, любила всё контролировать! Она привезла его сюда и стала потихоньку поставлять препарат. Он послушно его принимал, ему и в голову не приходило уточнить, что это за лекарство и от чего оно помогает. Или не помогает!.. Он то ничего не помнил, то помнил то, чего не было, но не работал, и её капиталы возрастали с каждым днём. Картину, которую Пётр Петрович похитил, она оставила вам на сохранение? – спросил Илья у директора.
– Ничего я не хитил, – возмутился Артобалевский. – Говорю же, я временно взял её без спроса!..
– Ну да, – произнёс Олег Павлович задумчиво. – Сказала, что непременно заберёт, когда Матвей о ней позабудет. Сказала, что позабудет скоро!
– Зачем вы велели её повесить в вестибюле? – спросил Илья у директора.
Олег Павлович сделал глоток кофе и помолчал.
– Что-то было связано с этой картиной, – ответил он наконец. – И я это понимал. Мне хотелось как-то… накалить ситуацию, спровоцировать, что ли. Я думал, может, она наведёт вас на какую-то мысль. Вот и велел повесить.
– Навела, – признал Илья. – И Матвея тоже навела. Он вспомнил её и сказал: самое худшее, что только может быть в жизни, – это страх. Ожидание страха, изображение страха. Это самое ужасное.
Катерина подошла к Артобалевскому, который, сидя верхом на стуле, прихлёбывал кофе.
– Петь?
– А?
– Матвей не умрёт?
И прижалась щекой к его лысой макушке, в которой отражался свет окаянных точечных светильников.
Артобалевский перестал жевать и хлебать.
– Нет, – сказал он грубо. – Не умрёт.
В третьем магазине сливочного масла было сколько угодно и какого угодно, но только не вологодского, и Илья Сергеевич поехал в четвёртый. А впереди ещё рынок!.. Велено было брать мясо исключительно на рынке.
Вываливаясь из непривычно высокой машины, он угодил в лужу почти по щиколотку. Башмак залило с верхом. Илья дохромал до бордюра и зачем-то стал стучать каблуком об угол. Вода ходила внутри, и лучше, разумеется, не становилось. Он подумал, что стоило надеть сапоги, сработанные дядей Васей Галочкиным, предварительно как следует помазав их дёгтем.
Вода расплёскивалась из-под колёс, на ветровое стекло летела грязная жижа, а к вечеру ожидалось похолодание, Илье Сергеевичу страшно становилось при одной мысли о том, во что превратятся дороги, и он спешил вернуться домой до похолодания, загнать наконец машину на участок и хоть какое-то время на ней не ездить.
Он терпеть не мог поездок за рулём, водил плохо, неумело.
На рынке он пробыл минут сорок, таскаясь от прилавка к прилавку и сверяясь со списком. Список был невообразимо длинен, Илья то и дело забывал, что уже куплено, а что ещё только предстоит купить. Приобретения ему клали в разномастные пакеты, и в конце концов в каждой руке у него оказалось штук по шесть – от крохотных розовеньких, с одной головкой чеснока внутри, – до гигантских чёрных с картошкой, баклажанами и апельсинами.
Достать список и ещё раз его перечитать не было никакой возможности.
Илья решил – с него довольно. Он, правда, старался изо всех сил, но вот сейчас уже достаточно.
Он заехал на участок. От таяния снегов и глобального потепления климата, случившегося на неделе, ворота, ясное дело, отсырели и не открывались. Пришлось прыгать из машины в глубокую снеговую лужу с серым ледяным дном и нападавшими с сосен длинными иголками, налегать на мокрое дерево плечом, дёргать туда-сюда.
К тому времени, когда он зашёл на крыльцо, он был весь потный и изрядно не в себе.
…Самое главное – собака его не встречала! Нет, Хэм выбежал из кухни, заслышав хозяйские шаги, и метнулся под ноги, и завалился на спину, и изо всех сил завертел обрубком хвоста, но он не ждал хозяина под дверью, изнемогая от тоски, и это Илью Сергеевича задело.
– Хорош, – велел он улыбающемуся Хэму со всем сарказмом, на который оказался в данный момент способен.
Как был, в куртке и мокрых ботинках, он прошёл в кухню и плюхнул пакеты на пол.
– Привет, – сказала Агния, поворачиваясь от плиты. – Я жарю омлет. Что-то ты долго!
– Действительно, – пробормотал Илья Сергеевич.
Он стащил проклятые башмаки и носки, подвернул мокрые края джинсов и босиком стал на пол. За ним осталась цепочка мокрых следов.
Пакеты, никем не удерживаемые, расползлись по всему полу, и Илье стало даже любопытно, как это он умудрился всё это принести.
– Ты похож на босяка с картины какого-нибудь передвижника, – заметила Агния.
– Я промочил ноги. Где сапоги дяди Васи Галочкина?
– На чердаке, – не моргнув глазом, ответила Агния. – За стрехой, как положено. В каждом по полпуда овса.
– Овса, овса, – повторил Илья Сергеевич, раздумывая, куда девать брынзу, базилик и кедровые орехи, по прихоти судьбы оказавшиеся в одном пакете. – Какого овса?
– Положи, я сама разберу.
Он с облегчением отставил пакет с брынзой, базиликом и орехами, подошёл и поцеловал её в макушку.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – отозвалась она. – Почему ты не поздравляешь меня с днём рождения?
– Я поздравляю, – буркнул Илья Сергеевич.
С этим её днём рождения была связана неловкость.
Агния выложила омлет на тарелку, налила ему кофе, себе тоже взяла чашку и уселась на своё любимое место – напротив окна.
