Елена Арсеньева - Проклятие Гиацинтов
— Значит, еще идут, — флегматично ответил Андрей. — Рад быть полезным. Для нового романчика стараешься?
— Ну, в конечном итоге… — туманно ответила Алёна, не сомневаясь, впрочем, что непременно использует хоть что-то из этих «непоняток», в которые она нечаянно, без всякой задней мысли, затесалась… как тут не вспомнить строку Пастернака:
И, не готовый ни к чему такому,
Я третьим затесался в t?te-?-t?te.
— Да, стало быть, она непременно использует это в каком-нибудь новеньком романчике, если… отчего-то пришла на ум сакраментальная фраза: «Если выживет», но это была полная чушь, конечно. Почему бы Алёне Дмитриевой не выжить, никто на нее не покушается, разбитый нос — единственный урон, понесенные ею в этой истории. Но это, конечно, не гарантирует, что так пойдет дело и впредь. Ну что же, готовься к худшему, но надейся на лучшее — этот принцип в жизни Алёны себя и прежде оправдывал, надо думать, оправдает и впредь.
— Слушай, — спросила она нерешительно, — слушай, Андрей, а ты никогда не снимал Евгению… не знаю ее фамилии, это директриса «Красного шерла»? Размалеванная такая, знаешь?
— Снимал, а как же? — усмехнулся Андрей. — Стахеева ее фамилия. Вчера на шоу в «Пятнице» ее запечатлел, если не ошибаюсь.
— Ты был на шоу в «Пятнице»?! — У Алёны даже голос сел. — А можешь мне и эти фото прислать?
— Какие именно?
— Все! — алчно воскликнула Алёна.
— Да брось. Там их штук восемьдесят!
— Я еще сама не знаю, что именно мне нужно, — честно призналась Алёна. — Поэтому и прошу прислать все.
— Такую туеву хучу я буду черт знает сколько времени транспортировать, — сердито сказал Андрей. — А мне работать пора. Давай вот как поступим. Я снимки делал для «Красивых людей», залил их для редакции в городское кольцо, они уж там сами выбирают, что и куда. Я тебе на мыло ссылочку кину, ты посмотри и скачай себе, что нужно, хоть все, если трафика не жалко.
Понятно, потребовалось некоторое время для того, чтобы Андрей просветил писательницу по части терминологии: что за штука — городское кольцо, как, что и почему в него заливают, и т. д., и т. п. Но это, можете мне поверить, — сущая мелочовка по сравнению с таким занятием, как расследование убийств, а потому Алёна довольно легко все поняла и уже скоро вовсю выбирала фотографии, загружала их в свой компьютер и рассматривала.
Она увидела нарядный и, можно сказать, роскошно одетый нижне-горьковский высший свет вообще и в частности, то есть его отдельных представителей. Большинство персонажей было ей категорически неизвестно и неинтересно, а потому множество фотографий она просто пропускала мимо глаз, до тех пор пока не обнаружила на одной из них знакомое лицо. Знакомым лицом оказался Илья Вишневский. И на другом снимке нашла его Алёна. И на третьем… вот Илья просто стоит с небрежно-фатоватым видом у барной стойки. Вот беседует с ослепительной невесткой Лариссы Сахаровой, носящей загадочное имя Лерон. Оба стояли, полуотвернувшись друг от друга, как бы даже друг друга игнорируя, но понятно было, что они разговаривают, опасаясь быть захваченными на месте преступления.
А чего им бояться-то? Кого? Лариссы? Ее сына? Да ладно, все свои, одна компания, одним миром мазаны, а эти двое шифруются, как преступные любовники…
Очень интересно, мрачно подумала Алёна, а не имеет ли тут место быть некая интрижка? Может, в этом все дело? Может, в этом секрет ночного звонка Лерон — а Алёна уже почти не сомневалась, что звонила именно она?
И тут же она наткнулась на новое фото, на котором Илья точно с таким же вороватым видом разговаривал с Евгенией… У нее было напряженное, настороженное лицо.
Алёна скопировала это фото и открыла его в Аdobe Photoshop'e. Рядом она поместила фотографию Жужки, снятую на выставке в том же ракурсе, что и лицо Евгении.
Как принято выражаться, и к гадалке не ходи: сходство потрясающее! Ну просто Себастьян и Виола. Если Евгению отмыть, в смысле смыть с нее грим, получится Жужка в чистом виде. Алёна не могла отмыть Евгению, но она могла поиграть вволю с Photoshop'ом, что она и делала как минимум полчаса, совмещая оба изображения, снимая «маски», накладывая скулы, челюсти, лбы один на другой — и все время выходило одно и то же: Себастьян и Виола, хоть умри! Потом Алёна поместила рядом фото Ильи, вырезанное с той фотографии, где он разговаривал с Лерон: там он был снят анфас, в том же ракурсе, что и Жужка и Евгения. Ну да, все, как она и предполагала.
Сохранив результаты своих антропологических, если так можно выразиться, исследований, Алёна открыла в новом файле картину Давида и рядом Жужкину вариацию.
Отец и два брата. Оставим пока в стороне вопрос, почему человек с надписью tempesta на руке выступает в виде отца, какой он им, к черту, отец, вот разве что духовный? Но почему сразу приходит на память кровавое пятно между ногами Гиацинта?.. От духовности тут очень мало осталось.
Ладно, об этом потом. Главное, почему только два брата? Что делать с третьим? Его нет? А почему на картине Жужки не нарисована сестра Камилла — та самая, которая горько рыдала, провожая братьев Горациев на бой… причем рыдала не только, вернее, не столько потому, что беспокоилась за их судьбу, сколько из-за того, что знала их свирепую неукротимость, а ведь Горации должны были выйти на бой с Курциями, один из которых был женихом Камиллы… И есть еще у кого-то из классиков — вроде бы у Федора Бруни — картина, на которой изображена смерть Камиллы: один из братьев Горациев сообщил сестре весть о победе над Курциями и об их смерти, а сестрица, вот ведь негодница-предательница, почему-то не запрыгала от счастья, а принялась рыдать, оплакивая возлюбленного. Ну, братец ее и прирезал, возмущенный такой непатриотичностью.
Ладно, бог с ней, с классикой, но все же, почему на картине Жужки вообще нет сестры? Или ее нет потому, что ее — нет… нет вообще — в принципе?
Алёна взялась за виски и крепко стиснула их. Думай, сказала она себе, думай, разумная, думай, ненормальная, думай, фантазерка! Думалось как-то туповато, слишком много открытий наваливалось одно за другим, слишком много невероятных догадок приходило на ум. Ах, как же ей не хватало сейчас опергруппы, облаченной всеми мыслимыми и немыслимыми полномочиями, снабженной удостоверениями, открывающими все двери и развязывающими все языки, собирающими всю необходимую информацию, которая или подтвердит — или опровергнет самые бредовые догадки!
Ну что ж, опергруппы нет, помощи ждать неоткуда и не от кого, она будет, как всегда, надеяться только на себя, и если ее догадки — бредовые, она должна будет в этом убедиться.
Итак, начинаем убеждаться!
