Лилия Подгайская - Битва за любовь
Филиппа хорошо помнила, что произошло с ней в той мирной поездке на дальнее пастбище. Враги налетели, как летняя буря, неожиданно и очень страшно. Уйти от них она не смогла. И лишь потом поняла, что именно она и была целью этого налёта. Злобный Бастиан де Бриер, племянник старого лорда, почти такой же противный, как и его родственник, объяснил ей, что это просто маленькая месть её выскочке-отцу, который возомнил себя незаменимым для королевской семьи. Теперь-то его оттуда турнули. Но ещё больнее выскочке шотландцу будет, когда доблестный английский рыцарь обрюхатит его любимую дочь и вернёт её, опозоренную навеки, в родной дом. Чтобы до конца дней своих проклятый Мюррей видел свой позор, и это съело бы его заживо.
– Так что готовься ублажать меня в постели, девушка, – со смехом завершил свою тираду англичанин, – если будешь со мной ласкова, то тебе это даже понравится. Женщины говорят, что боевое оружие у меня отменное.
В ответ Филиппа только надменно глянула на него и процедила сквозь зубы, что всё равно убьёт его, если только он до неё дотронется. Глаза её при этом сверкали так свирепо, что молодой де Бриер почему-то ей поверил и рисковать жизнью не захотел.
– Что ж, твой выбор, – криво усмехнулся он. – Мне спешить некуда, а ты посидишь с месяц на хлебе и воде в старой башне и запросишься в тепло дома, к вкусной еде и ко мне. Всё же мои объятия лучше, чем крики сычей в старой башне.
Филиппа гордо отвернулась, и вскоре её действительно водворили в эту дикую, заброшенную башню, ступени в которой едва держались и грозили рухнуть в любой момент. Комната, где она оказалась, такого названия вовсе не заслуживала. Это быд грязный, запыленный сарай под крышей с охапкой свежей соломы в углу и ведром. Вместо стола – старый ободранный чурбан. Сидеть приходилось на полу. Одна только радость, что окно. Через него было видно голубое небо нал головой и дальние дали, поросшие за лощиной, на которую оно смотрело, густым кустарником, а дальше и лесом. Приходили к ней один раз в день. Приносили кувшин воды, ломоть хлеба и меняли ведро в углу. Всё остальное время пленница была предоставлена самой себе. И ей оставалось только думать.
Девушка не знала, что случилось с отцом, Родериком и теми двумя воинами, что их сопровождали. Сердце сжималось, когда она думала, что их могли убить. Но гнусный де Бриер ведь говорил, что хочет вернуть её потом отцу. Значит, отец жив? Сомнения грызли её душу, как злобные хищники. И что они думают дома о ней? Как пережила её похищение мать? А брат? А Майкл? Думать о нём было тяжелее всего. Филиппа знала, что он любит её, чувствовала это, да и сам Майкл никогда не скрывал своего отношения к ней. А вот она играла с ним, как сытая кошечка с пойманной мышкой. Никогда не давала ему понять, что для неё на свете существует только он один, единственный из всех. И когда вокруг неё в королевском дворце начали кружить многочисленные поклонники, девушке стало по-настоящему страшно. А вдруг отец отдаст её одному из этих щёголей? Вдруг король прикажет ему сделать это? Но королю было не до неё, и отец ни слова не сказал о таких планах. И вот, поди ж ты, налетел этот нехристь и теперь она сидит здесь, слушая по ночам, как ухают сычи в лесу.
В этот вечер Филиппе было почему-то особенно тяжело и грустно. Она потеряла счёт дням, и уже не знала, когда это чудовище в человеческом облике опять явится за ней, и ей придётся воевать за себя, воевать до последней капли крови. Потому что живой она этому мужчине не дастся. А умирать совсем не хочется. И девушка громко воззвала к своей святой:
– О, святая Бригитта, приди ко мне и помоги мне спастись из заточения. Я с детства верю в твою защиту, но сегодня пришло время просить о помощи. Ведь ты прославилась своими чудесами, своей добротой и отзывчивостью. Ты никому не отказывала в просьбе. Так помоги же мне, бедной, заточённой в этой старой башне, вновь увидеть свободу и своих родных. Ведь я родилась в твой праздник, в Имболк, и матушка сразу же отдала меня под твоё покровительство. Правда, имя мне дала в честь нашей королевы, которую очень почитала всегда и которой глубоко благодарна за помощь и поддержку. Ты ведь не обиделась за это, правда? А для меня ты моя покровительница и защитница. И твой образок всегда у меня на груди. Помоги же мне!
Филиппа закрыла глаза, которые наполнились слезами, и стояла у окна, прижав руки к груди в старом, как мир, молитвенном жесте. Вдали догорал закат, было тихо, ни ветерка, ни шелеста трав. И вдруг … Девушка даже в первую минуту не поверила себе. Но это было правдой. Там, внизу, молодой мужской голос пел на валлийском языке. И голос, и мелодия были ей знакомы, только слова были другие.
– Где ты, свет моих очей, радость жизни моей? – пел голос. – Отзовись мне, и солнечное тепло вновь вернётся в моё сердце. Без тебя жизнь темна, как осенняя полночь.
Филиппа замерла. Это был их с Майклом секрет – они научились языку соседей у старой валлийки, что работала в замке, и часто разговаривали на нём, когда не хотели, чтобы их поняли окружающие. А Майкл иногда пел валлийские песни. Девушка заметалась по комнате. Отозваться она не решилась, поскольку не знала, далеко ли её стражи. Тогда она сорвала со своей груди платок и отчаянно замахала им в открытое окно. Снизу раздался счастливый мужской смех.
– Завтра, – пропел знакомый голос, – будь готова завтра, Ласточка, и мы улетим с тобой в далёкие края.
Филиппа высунулась в окно так далеко, как только смогла, но сгустившиеся сумерки не позволили ей разглядеть, что делается внизу, в лощине под стеной башни. Ей казалось, что она видит какое-то движение, но, скорее всего, это была лишь игра воображения. Успокоиться было трудно, даже невозможно. Она быстро шагала по комнате от стены до стены, чтобы хоть немного снять напряжение. Иначе, казалось, сердце разорвётся от радости. Как они её нашли? Как сумели пробраться сюда?
Чуть-чуть успокоившись, девушка снова принялась горячо молиться Святой Бригитте. Но теперь уже звучали слова благодарности. И вдруг её как холодной водой обдало. А вдруг именно завтра этот ненавистный де Бриер придёт за ней и разрушит все её надежды на спасение. И Филиппа вновь взмолилась своей святой, умоляя отвести от неё эту беду.
– Ещё один день, один только день подержи это чудовище вдали от меня, – молила она. – Позволь мне улететь с моим любимым. Я не знаю, как он будет спасать меня, но не побоюсь ничего. Ничто не испугает меня, когда Майкл будет рядом.
Уснула она в эту ночь очень поздно, почти перед рассветом, когда даже сычи замолчали, давая себе отдых. А проснувшись, вновь не могла найти себе места. Пришли, как обычно, охранник с дебелой девкой, что носила ей еду и меняла ведро. Филиппа изо всех сил старалась казаться такой же, как всегда, чтобы не вызвать ненужных подозрений. Кажется, пронесло. И потянулись часы. Никогда ещё в её жизни время не ползло так медленно, как в этот день в старой башне. Солнца не было с утра. И чем дальше, тем становилось темней, хотя был ещё день, она знала, чувствовала это. А вечер пришёл и вовсе необычный. Ни дождя, ни ветра не было, но огромные тёмные тучи нависли над землёй так низко, что, казалось, готовы были раздавить всё, что на ней есть, своей тяжестью. Густой туман клубился в воздухе, поглощая все звуки и не давая видеть. И вдруг он стал наползать на башню, поглощая её.
