Мэри Стюарт - Лунные пряхи
Что ж, до сих пор каждый из нас делал те ходы, которые хотел. Если б я могла, то помешала бы ему сделать очередной ход. Я попыталась отвлечь его внимание и указала на росший поблизости падуб.
— Поглядите, там сойка! До чего же милые пташки! Они так робко ведут себя дома, что толком и не рассмотришь их.
— Неужто? — Он едва удостоил ее взглядом. И тут же сделал следующий ход — пешка продвигалась к клетке королевы: — Эти мельницы просто прелесть, вы не находите?
— Да, они чудесные. — Я понадеялась, что замешательство королевы осталось незамеченным. Впрочем, что бы ни было ему известно, я должна разговаривать и вести себя совершенно естественно. И я решилась на экспромт: — Сегодня утром мы там немного поснимали на кинопленку — в полях работали люди, и Франсис сделала несколько удачных кадров с этой мельницей.
— Софья тоже была здесь?
— Сестра мистера Алексиакиса? Да, была. Приятная женщина, правда? Никогда бы не подумала, что она его сестра, — она выглядит настолько старше его.
— Вот вам и разница между сытой жизнью в Сохо и пустыми рыболовными сетями в Агиос-Георгиос. Особенно если ваш муж — рыбак, который не желает рыбачить. Джозеф полагает, что успеха в жизни можно добиться, слоняясь по горам вооруженным до зубов, словно критский разбойник. Нельзя сказать, чтоб в здешних краях не водилось дичи. Однако ежели он принесет раз в месяц куропатку, то уже считает, что внес свою лепту в обеспечение семейного счастья.
Я рассмеялась.
— А я его уже видела? Это он убивает время, за игрой в триктрак в гостинице?
— Нет, не он. Он и сейчас где-нибудь шляется по своим делам. Я думал, вдруг вы его встретили в горах. Потому и спросил. Софья пустила вас внутрь мельницы?
Шах королеве. Значит, и этот отвлекающий маневр не сработал. Но тут я вдруг подумала, что все эти ловушки — плод моего больного воображения, сознания своей причастности к этому делу. У Тони же нет никаких оснований заподозрить, что мне вообще что-то известно. И вопросы мне он задает лишь потому, что действительно хочет это выяснить.
Значит, Софья ничего ему не сказала. На мгновение меня охватило смятение — что ответить? Потом я вдруг решилась. Что ж, придется Софье самой себя защитить. В конце концов, мое дело — позаботиться о своей команде, а значит, и о себе лично. Для Тони и Стратоса сейчас будет мало проку узнать, что Колин исчез. Им до него не добраться. Софье все равно когда-нибудь придется с ними объясниться. А пока что я должна позаботиться о себе и о Франсис. Чтобы не возбудить подозрений, лучше говорить правду.
Я нагнулась, чтобы сорвать ирис, получив таким образом желанное мгновение передышки. Потом выпрямилась и засунула цветок в свою охапку.
— Внутрь мельницы? Ну да, пустила. Ужасно любезно с ее стороны — по-моему, она очень спешила, однако все нам показала, и Франсис даже засняла на пленку внутреннее убранство мельницы. Удачные, должно быть, кадры получились. Нам чертовски повезло, что мы ее повстречали, — я ведь даже не знала, чья это мельница, и она, наверное, обычно заперта?
— Да, — ответил Тони. Его светлые глаза не выражали ничего, кроме сдержанного интереса. — Значит, вы все там осмотрели? Здорово. Жернова и все такое прочее?
— О да. Софья показала Франсис, как они работают.
— А-а, — отозвался Тони.
Он бросил сигарету на пыльную тропинку и раздавил ее каблуком. Потом улыбнулся мне — Тони, которому было наплевать, прикончили Колина на рассвете или нет; Тони, равнодушный прохожий, сторонний наблюдатель; гроссмейстер, получающий удовольствие от партии, в ходе которой у меня вспотели ладони от усилий казаться естественной.
— Что ж, моя прелесть, — беззаботно заметил он. — Я рад, что вы удачно провели день. А вот и мостик, теперь уже недолго идти. У вас как раз хватит времени, чтобы переодеться к ужину, а на ужин у нас осьминог, и вы найдете его изумительным, если вам по вкусу резина с приправой.
Значит, партия закончена. Словно гора свалилась с моих плеч, и я тут же повеселела.
— Ничего не имею против, но это, конечно же, не главное блюдо? Ох, Тони, как же я проголодалась!
— Я же снабдил вас обеих двойными порциями ленча.
— Да, конечно, и я почти все съела, а объедки оставила птичкам. Если бы вы дали мне меньшую порцию, я бы свалилась уже часа два назад. Полагаю, пустая бутылка вам не нужна?
— Нет. Надеюсь, вы убрали ее с глаз долой? Местные божества обижаются, — вкрадчиво продолжал он, — если на виду валяются разные неподходящие предметы.
— Не волнуйтесь, я запрятала ее под камнями, после того как истратила остатки вина на положенные возлияния.
— Положенные возлияния?
— Ну да. Во-первых, для Зевса — он все-таки здесь родился. А потом, лично от себя, для прядильщиц лунного света.
— Кого-кого?!
— Для прядильщиц лунного света. Это три девушки, которые каждый месяц наматывают на свои веретена лунный свет, чтобы в конце месяца наступила абсолютно безлунная ночь. В противоположность полнолунию — или, как еще говорят, ночи охотника, — эта ночь для тех живых существ, на которых охотятся… вроде куропаток Джозефа.
— Безлунная ночь, — задумчиво повторил Тони. — До чего интересно! Такую ночь мой драгоценный старикан называл ночью Князя тьмы.
Я вскинула брови в изумлении.
— Довольно эксцентричное выражение для викария.
— Для кого? — Несколько мгновений Тони пребывал в замешательстве. Затем взгляд его оживился. — Ах да. Признаться, мой папаша вообще был довольно эксцентричным викарием, радость моя. Что ж, надеюсь, ваши возлияния подействуют. Сегодня будет безлунная ночь. Достаточно темная, — весело добавил он, — чтобы спрятать что угодно. И кого угодно.
Франсис сидела в саду, но дверь в холл была открыта, так что, едва мы с Тони переступили порог гостиницы, она сразу же увидела нас и поспешила навстречу.
— Милочка моя! А я уж собиралась организовывать поисковую партию! Тони был уверен, что ты валяешься где-нибудь со сломанной ногой, в окружении хищников, но я убедила его, что с тобой все будет в порядке! Хорошо погуляла?
— Замечательно! Прости, если заставила тебя поволноваться, но я решила прогуляться до развалин византийской церкви, о которой я тебе рассказывала, а это оказалось так далеко! Но я чудесно провела время!
Тони задержался было понаблюдать за нашей встречей, но затем проскользнул в дверь, расположенную позади столика администратора. Дверь он оставил приоткрытой. До меня донесся голос Стратоса, он тихо сказал что-то по-гречески, слов я не разобрала.
Франсис не отрываясь смотрела на меня, тревожно и вопросительно. Должно быть, я заметно отличалась от того угнетенного посыльного, которого она сегодня утром провожала в путь.
