Джейн Хичкок - Светские преступления
Годы вращения в нью-йоркском высшем свете научили меня, что ужин всегда лучше давать в чью-то честь. Это позволяет сузить круг приглашенных до тех немногих, кто имеет непосредственное отношение к чествуемому — так сказать, и волки сыты, и овцы целы.
Поразмыслив, я остановила свой выбор на Ники Трубецком. Эта кандидатура увязывала все как нельзя лучше. Царственные предки оставили в наследство Ники изысканную учтивость и потрясающее умение держаться и выглядеть. Ники был всеобщий любимец: уравновешенный, дружелюбный, благовоспитанный, человек со связями и колоритным прошлым. Семейное предание гласило, что в 1917-м большевики нагрянули в имение Трубецких как раз во время бала, и хозяевам удалось спастись только чудом. Они бежали в чем были, но поскольку события можно было отчасти предвидеть, в бабушкином капоте и домашних туфлях нашлись заблаговременно зашитые бриллианты. Сапфировые запонки и булавка дедушки тоже пришлись кстати, поэтому в Париже, куда пришлось бежать, Трубецкие не только не бедствовали, но устроились весьма недурно.
Я была в долгу перед Ники за то, как он распорядился моим имуществом, не говоря уже о том, что в конкретном случае он являл собой идеальную кандидатуру на роль почетного гостя: Брэд Томпсон недавно вступил в совет директоров «Чапелза», а его дочь имела отношение к Эрмитажу. Должна признаться, что два последних соображения и решили дело.
Я набросала список гостей из пятидесяти человек. В него вошли все мои близкие друзья, некоторые из «друзей по необходимости» и, разумеется, Брэд Томпсон. Прежде чем назначить дату, я позвонила в чикагский офис моего миллиардера (под видом секретарши, тем самым нарушив святое правило всегда приглашать гостей лично) и осведомилась, сможет ли он тогда-то и тогда-то участвовать в званом ужине, который Джо Слейтер дает в честь князя Николая Трубецкого (как-то не хотелось запускать машину, не убедившись, что это в принципе возможно). Секретарша мистера Томпсона обещала выяснить этот вопрос и при первой же возможности перезвонить. В самом деле, тем же вечером раздался звонок. На этот раз я подняла трубку как миссис Слейтер. Узнав, что мистер Томпсон, увы, всю указанную неделю будет в деловой поездке, я сказала, что вышла ошибка и вечер состоится неделей позже. На другой день утром новый звонок принес мне заверения в том, что миллиардер с радостью принимает приглашение.
Разумеется, всего удобнее устраивать вечера дома, но крысиная нора — не совсем то, что привлекает народ. Я остановилась на отдельном кабинете в верхнем этаже ресторана «Пуассон», достаточно просторном для пятидесяти с лишним человек. На приглашениях (подписанных вручную, моим каллиграфическим почерком) значилось:
«Джо Слейтер имеет удовольствие пригласить (имя) на скромный ужин в честь князя Николая Трубецкого (Ники предпочитал этот титул более высокомерному «его царскому высочеству»). Ужин состоится в субботу, 20 декабря, в восемь часов вечера, в ресторане «Пуассон». Форма одежды парадная, черный галстук».
Я сама разнесла приглашения и очень надеялась, что никто не заметил, как я крадучись пробиралась от двери к двери. В былые времена к ним прилагалась бы вазочка с единственной белой розой, но этот экстравагантный штрих был теперь мне не по средствам.
Друзья, конечно, не заставили себя долго упрашивать: уже на другой день я получила подтверждения от Каанов, Уотерменов, Бромиров и Итана Монка. Остальные откликнулись сразу за Мирандой Соммерс, которую я благоразумно включила в число гостей. Отказ был всего один — от Роджера Лаури с супругой. Что-то в глубине моей души неприятно дрогнуло при его получении, как если бы это было предвестником будущих неудач. Я решительно подавила это ощущение как естественную нервозность хозяйки перед большим событием.
Поскольку все мои друзья и знакомые отлично знали интерьер кабинета в «Пуассон» (когда кто-то не желал утруждаться устройством приема на дому, его давали именно там), я решила сделать всем сюрприз и обратилась к Требору Беллини с просьбой преобразить его в салон восемнадцатого столетия. Как театрал, Брэд Томпсон просто обязан был оценить декорации.
Беллини в прошлом декоратор и дизайнер ландшафтов. Его головокружительной карьере во многом способствовало сочетание мрачноватой, несколько демонической внешности и склонности к живому искрометному юмору. Нам немало пришлось сотрудничать, и это партнерство было весьма плодотворным. Требор Беллини облекал в форму то, что являлось мне в виде неопределенного образа. Достаточно было приблизительно описать, чего я хочу, и этот чародей визуальных эффектов преображал чистую идею в сияющую реальность. Нас обоих вдохновлял гений Квинтинье, чьими стараниями Людовик XIV жил среди умопомрачительных ландшафтов. Не раз мы коротали долгие вечера в библиотеке Моргана, изучая историю интерьеров, садов и парков, а однажды даже побывали в Париже, в архивах Лувра, чтобы посмотреть коллекцию полотен старых мастеров из замков на Луаре. Добиться пропуска туда почти невозможно, исключение для нас было сделано только потому, что я подарила Лувру пейзаж Ватто, приобретенный на аукционе в Нью-Йорке; так сказать, безвозмездно вернула стране часть исторического наследия.
На этот раз я объяснила Требору, что хочу перенестись со своими гостями в Версаль, в личные апартаменты Марии Антуанетты, на один из ее интимных ужинов. Он предложил завесить стены гобеленами под старину с изображением веселых пирушек, стулья прикрыть чехлами из расписного шелка ручной работы (я купила такой в Лионе много лет назад, но так и не нашла ему достойного применения), а столы украсить вазонами французских роз, необычайно ароматных благодаря тому, что их выращивают не в оранжереях, а в открытом грунте. Он также осведомился, нельзя ли пустить в дело реликвии Марии Антуанетты: веера, перчатки, шкатулки, наброски писем, ключи на цепочке и фарфоровые безделушки.
— Мы разложим эти вещицы на боковых столах, беспорядочно, словно их оставили на минутку, среди обычной дневной суеты: там веер, тут шляпная коробка; там письмецо, здесь кофейная чашечка… бесценные мелочи жизни исторической личности. Этим мы создадим эффект присутствия королевы — словно она только что проходила через зал по каким-то делам.
Идея была хороша, вот только я с помощью Ники Трубецкого давно распродала все реликвии королевы, и теперь они украшали чужие частные коллекции. Лионский шелк хранился на складе, один Бог знал, в какой именно из коробок. Что же касается роз, о французских речи не шло — у меня едва хватало средств на американские.
Требор, добрая душа, вовсе не был обескуражен этой досадной неувязкой.
