Анна Малышева - Любовь холоднее смерти
«Да, у Елены был мотив и были возможности… Но мотив-то был реальный, а вот возможности – весьма умозрительные. Диккенс бульварщиной не занимался, а женщина в мужском платье – это чистой воды водевиль. Не разоблачить девушку, красивую и женственную, если она станет выдавать себя за пожилого холостяка? Брюки и сюртук никого бы не обманули. Фигура выдала бы Елену с головой… То есть другими местами. Но допустим, этот номер прошел. Ни фигура, ни тембр голоса (пусть низкого, но никак не мужского) никого не насторожили. А лицо? Куда же она денет свое лицо, которое прекрасно известно всем жителям этого крошечного городка, где она провела несколько долгих месяцев после того, как ее оклеветанный брат уехал в Лондон? Провинциалы – люди приметливые и любопытные. Они бы мгновенно разоблачили Елену, а этого не произошло. Пусть даже она общалась с немногими из горожан… Риск все равно был слишком велик».
Но Лида была готова допустить даже это чудо. Чего на свете не бывает? Тем более что Елена большую часть времени проводила в закрытом женском пансионе, а теперь общалась в основном с мужчинами, так что круг знакомств у нее значительно изменился. Тем более Дэчери явился только через полгода после исчезновения Эдвина, то есть летом – именно тогда, когда из городка уехали все, знавшие Елену в пансионе, – и ученицы, и начальница… Начались каникулы, то есть в это время риск ее опознания значительно снизился. Огромная седая шевелюра тоже была очень подозрительна. Если бы под ней скрывалась коротко остриженная мужская голова, то вовсе незачем было напяливать здоровенный парик – хватило бы обычного. Обычный был бы даже предпочтительней – не привлекает внимания. Но вряд ли Елена рассталась бы со своими исключительными черными кудрями. Насчет привычки женщин трясти волосами Лида и вовсе спорить не собиралась – она сама постоянно откидывала и теребила локоны и была уверена, что ее предшественницы, жившие в девятнадцатом веке, делали то же самое. «Длинные волосы всегда лезут в глаза, вот и все».
Но вот с тем, что Дэчери не надевает шляпы, потому что «не уверена» – сможет ли носить ее по-мужски, Лида была не согласна. «Дэчери мог просто промахнуться с размером. Купил свой обычный размер, а шляпа на парик не полезла. Вот он и таскает ее в руке. Стоп! – задумалась она, когда впервые задалась этим вопросом. – Какой еще свой обычный размер? Женщины прикалывали шляпы к волосам, и вопрос объема головы для них тогда не стоял. А вот мужчины – те точно знали свои размеры шляп. Так что же получается?»
Она пришла к выводу, что встряхивание волосами вовсе не было чисто женской привычкой. То же самое мог делать и мужчина, постоянно поправляющий слегка съехавший парик. Или же артистическая натура. В том, что Дэчери предпочел обратиться насчет комнаты к миссис Топ, тоже не было ничего удивительного – сдачей комнат обычно ведают именно женщины: ведь им приходится и готовить на постояльца, и убирать за ним. И очень редко этим занимаются их мужья.
Но самые большие возражения вызвала у нее версия Каминга Уолтерса насчет меловых черточек. «Значит, Дэчери боится что-либо писать, пока находится в Клойстергэме? Чтобы не узнали женский почерк? Да вот вам – он «сидит за столом и пишет, одновременно зорко оглядывая прохожих, как будто он сборщик дорожной пошлины…» Вот что увидела старуха, заглянув в его открытую дверь, под самым носом у Джаспера – ведь Дэчери снял квартиру в его доме! Как же он не пишет? Так и строчит!»
И наконец, она вдребезги разбила версию Уолтерса, перечтя последние страницы романа. Дэчери, оставшись в своей комнате один и проведя на дверце буфета меловую черту, говорит сам себе: «Мне нравится этот способ вести счета, принятый в старинных трактирах. Никому не понятно, кроме того, кто ведет запись, но все тут как на ладони, и в свое время будет предъявлено должнику. Гм! Пока еще очень маленький счет. Совсем маленький!»
Если Дэчери в этот момент один, предположила Лида, ему незачем притворяться и маскироваться. Откуда же взялись эти речи о старинных трактирах? Неужели Елена, воспитанная молодая девушка из приличного общества, коротала вечера, сидючи в трактирах за кружкой эля и тарелкой холодной баранины? Да вообще, откуда ей, только что приехавшей с Цейлона, могут быть известны старинные английские обычаи, не говоря уж о трактирных порядках?!
Этот довод окончательно убедил Лиду, что она должна отбросить версию Каминга Уолтерса. «Он сделал из Елены прямо какую-то Никиту´! Еще утверждает, что Грюджиус знает о расследовании Дэчери! Еще говорит, что на картинке Дэчери встречается с Джаспером в склепе! Да никто из тогдашних джентльменов не позволил бы молодой девушке ввязаться в такое опасное дело! Они бы со стыда сгорели, руки на себя наложили, но ни за что, никогда не отпустили бы Елену на произвол судьбы! Это исключено! Это – водевиль! Но тогда кто же этот загадочный сыщик?»
Она решила обратиться только к достоверным фактам, к тем, которые не удастся опровергнуть. Итак, у Дэчери седой парик и черные брови. Человек всегда маскируется, исходя от противного, – значит, Дэчери брюнет. Его собственные волосы также довольно густые, поэтому парик вышел таким громоздким и шляпа обычного размера на него не налезает. Есть вероятность, что он и впрямь плохо знает или вовсе не знает городка, потому что заблудился в первый же вечер, безо всякого умысла. Он то и дело поднимает руку к голове, «будто рассчитывая найти там еще одну шляпу», но тут же, спохватившись, опускает руку обратно. Этот странный жест особо подчеркнут Диккенсом в нескольких местах…
Лида задумалась. «Очень похоже на закоренелую привычку… Такой незаконченный жест… Он как будто хочет что-то сделать с головой, но тут же спохватывается, что на ней парик. Может, у него голова под париком чешется? Действие-то происходит летом, в жару. А может, он вообще привык ерошить волосы?» Она знала из текста, что Дэчери не выглядел ни слишком старым, ни слишком юным – так, человек среднего возраста, преждевременно поседевший. Его лицо ничем не примечательно (а ведь Елена – красавица, а Грюджиус – почти урод). Он приметлив, любознателен, легко заговаривает с любым человеком, будь то уличный мальчишка, мэр или истощенная опиумом старуха, то есть ведет себя, как профессиональный сыщик. Итак, кто им может быть?
«Из тех персонажей, которые уже выведены Диккенсом на сцену, это может быть только Баззард! – поняла Лида. – ‘‘Тернии забот’’ – так называется его несчастная пьеса, которую ни за что не принимает ни единый лондонский театр! Баззард, которого, неизвестно почему, весьма уважает мистер Грюджиус, хотя этого мрачного, обидчивого и амбициозного человека вроде бы уважать не за что. Каминг Уолтерс называет за это Грюджиуса старым чудаком, который просто боится обидеть конторщика… Чудак? Когда касается дела, он вовсе не чудак, а очень резкий, требовательный и справедливый человек. Вот, посмотрим…»
