Елена Арсеньева - Полуночный лихач
Николай посмотрел поверх его плеча. Чуть ниже, на полуэтаже, знакомый меломан тоже что-то убирал под свое пальтецо, и на его лицо восходила привычная меланхолия, сменяя выражение полной боевой готовности.
Николай оглянулся на Родика. Его темные глаза откровенно смеялись.
– Впечатляет, – проговорил Николай и с неудовольствием ощутил, что во рту у него пересохло. А у кого бы не пересохло, между прочим?! – Надо полагать, дядьки, которые двигали ящик, бабульки, мамаши на крылечках и ремонтники – они тоже… как бы это поточнее выразиться…
– Боевое охранение? – хмыкнул Родик. – Ну, не все, разумеется: тут в основном живут люди как люди, обо мне даже представления не имеют.
Он прощально махнул своим гвардейцам и закрыл тамбур, осторожно кивнув при этом на соседнюю дверь:
– Строго говоря, я мог бы без них обойтись: тут в соседях у меня такой дракон, что с ума сойти. И никак старуху не выживешь, чуть что – она товарищу Сталину письма начинает катать, в смысле, кто там теперь у нас в Кремле за товарища Сталина? А мне лишний шум теперь без надобности… Ну, скидавай свой плащик, – пригласил Родик. – Вот тебе тапочки. Пошли, в самом деле, чайком погреемся. Или чего-нибудь еще погорячее?
– Нет, спасибо.
– Ну и ладно. Я днем тоже не пью.
Вернулись в гостиную. Татьяны там уже не было, но откуда-то издалека доносился свист чайника.
Родик кивнул Николаю на кресло, а сам уселся в уголке дивана, на нагретое женой местечко. Впрочем, на этом местечке вполне убралось бы еще двое таких, как он, потому что Родик был насколько же худощав, настолько Татьяна – объемиста и дородна.
Николая так и подмывало спросить доходягу-хозяина о здоровье, но как-то неловко было, поэтому он спросил о другом:
– Родион Петрович, а почему вы мне все это показали? Ведь там, как я понимаю, ваши отходные пути? А вдруг я…
Он осекся, поймав ухмылку Родика, и подумал, что ушлый хозяин, конечно, показал ему далеко не все, и таких отходных путей у него – не счесть.
– Во-первых, ты мне не опасен, – сказал Родик. – Ну прикинь, в самом деле, если что – тебя ж на лоскуты изрежут. – Угроза прозвучала так буднично и ласково, что Николай даже не испугался. – Во-вторых, у тебя на физиономии написана клятва Гиппократа и всякое там понятие о чести. А в-третьих, мало ли какие у меня на твой счет планы!
– В смысле? – насторожился Николай, у которого откровенно ухнуло в пятки сердце: как предложит ему сейчас Родик что-то вроде должности личного врача, персонального, так сказать, «лепилы»! И что он будет делать? Несмотря на то, что знакомство с этим загадочным и опасным человеком было для Николая, наверное, из-за какого-то морального вывиха очень лестным, он ни за что не заявился бы к Родику, оставайся хотя бы один шанс иным образом узнать то, что надо было узнать. А уж связывать с ним дальнейшую жизнь, тем более теперь – нет, это вряд ли. Но отшить Родика сейчас – это значит поставить крест на очень многом…
– Не тушуйся, – сказал хозяин, который с явным удовольствием наблюдал за внутренней борьбой Николая. – Дело совсем иное, и скажу я тебе о нем не сейчас.
Татьяна прервала его, вкатив сервировочный столик, при одном взгляде на который Николай невольно вспомнил Чкаловск и Валентину с ее пирогами. Правда, тут были не пироги, а разные булочки и «печенюшки», которые при ближайшем знакомстве таяли во рту.
– Почему так? – озабоченно спросил Родик, чуть только жена скрылась за дверью. – Баба в теле – и готовит так, что язык проглотишь. А чуть только сядет на диету или вовсе исхудает, у нее руки словно бы не тем концом вставлены делаются. Ох, до чего ненавижу тощих! Они все, даже замужние, похожи на блядей, которые с голоду помирают и в койке на хлеб зарабатывают.
Николай чуть не захлебнулся чаем, настолько высказанная мысль совпадала с его собственными убеждениями.
– А ты женат? – полюбопытствовал Родик.
Николай качнул головой.
– Да ты что?! Ну хоть любовницу содержишь?
– Хм-нет, – ответил Николай, чуть не подавившись чаем и смешком.
– А чего? – не унимался Родик. – Не дай бог, «голубой»? Причесочка у тебя вон этакая… Или просто кандидатуры подходящей не попалось?
– Я совершенно черно-белый, – буркнул Николай. – Ничуть не голубой! А причесочку мне соорудила соседка. Она на старости лет окончила курсы парикмахеров, и надо было на ком-то потренироваться. Ну, я и пошел навстречу бабуле.
Он снова взялся за прерванный процесс насыщения, ловко избежав настойчивого вопроса о кандидатуре.
– Жена – вещь серьезная, – задумчиво сказал Родик. – Меня иногда спрашивают, почему я за Татьяну держусь. Не поверишь – мы двадцать лет знакомы. История знакомства нашего… Жаль, что ты врач, а не писатель, это ж натуральный роман! Еще в глухие советские времена недалеко от поворота с Гагарина на Бекетовку, где Дворец спорта, была тайная точка, на которой всегда можно было девочку подцепить. Я тогда молодой был, только начинал свой тернистый, извиняюсь за выражение, путь, но ходку уже имел. И вот на радостях от свободы решил барышню поиметь. Едем на «волжанке» – тогда это было очень круто! – вдвоем с одним братком, видим, стоит на условленном месте телушка. Ну натуральная такая деревенская деваха, кровь с молоком, буфера – во! – Родик показал руками на метр от своей тощей и впалой груди. – Как раз в моем вкусе. А мой напарник говорит: «Небось какая-нибудь невинная студенточка, которая просто так, случайно там стоит! Больно уж морда простодушная». Ну, проверим, думаем. Остановились и задаем кодовый вопрос: «Подвезти или подработать?» – «Подработать», – отвечает деваха, потупив свои голубенькие глазки.
Посадили в тачку, по пути затарились шампанским, приехали на хазу, привели девушку в ванную: «Ну, помой там чего надо!» А я, знаешь, по жизни жуткий был чистюля, брезгливый – спасу нет, заразиться боялся, сейчас-то зона малость обломала, а попервости очень форс гнул. Разливаем шампунь, пьем одну, вторую, третью. Время идет, а давалки нашей все нет. Мне уже сильно надо, а ее все нет. Что такое, думаю? Пошел в ванную, открыл дверь… и дара речи лишился. Ванная, зеркало, весь кафель намыты до хрустального блеска, а деваха заканчивает драить унитаз.
Напарник мой, в натуре, упал, где стоял, а я аккуратненько спрашиваю, что бы все это значило. Тараща на меня свои невозможные голубые глазки, наша прелесть ответствует, что зовут ее Таня, от роду семнадцать лет, приехала она аж из Курмыша, в медицинском училище на первом курсе учится, а маманя болеет, стипендия – кошкины слезки, ну и надумала Таня подработать. Спросила совета у тертых подружек, те и решили подшутить над девчонкой, благо она простая, как русская печь.
