Татьяна Устинова - Закон обратного волшебства
Анфиса шла, каблучки цокали. Ветер стих, и сосны тоже моментально притихли. Фокари еще не зажгли, усадьба была сумеречной и очень романтичной.
Она дошла почти до крыльца и остановилась как вкопанная.
На лавочке под нераспустившимся жасмином сидел Юра в джинсовом комбинезоне я читал… глянцевый дамский журнал.
— Здравствуй… те, — пробормотала непомерно удивленная Анфиса.
Юра поднял голову, обнаружил Анфису перед самым своим носом и неловко вскочил, неловко скатал журнал в трубку и неловко же засунул его за спину, как подросток свою первую сигарету при виде грозного родителя.
— Здрасти, — пробормотал он и сделал за спиной движение рукой, будто собирался зашвырнуть журнал в кусты. — И не слышал, как ты подъехала, — после всех этих маневров сказал он и посмотрел поверх ее головы. — Я бы гараж открыл! То, есть вы подъехали.
— Я подъехала, — согласилась Анфиса и заглянула ему за спину. — Ты… читаешь?
Он неуклюже повернулся, словно пытаясь рассмотреть, что там такое, у него в руке и читает ли он на самом деле.
— Я читаю Чувствуя свою невесть откуда взявшуюся власть над ним, она потянулась и вытащила у него из руки тяжелую глянцевую трубу.
— Юра, ты перешел на чтение глянцевых журналов?
Он помолчал.
— Нет, не перешел.
— Ты хочешь сказать, что всегда их читал?! Тебя интересуют гороскопы и рецепты масок из клубники?!
Он вдруг вспылил и вырвал у нее журнал.
— Можно подумать, что, кроме масок, там ничего больше нет! Я купил его потому, что она очень похожа на тебя, — свирепо сказал он. — Я про нее и читаю!
— Про кого?!
Он развернул журнал, яростно перелистал глянцевые страницы и сунул ей под нос.
— Про нее! Она очень на тебя похожа. То есть, наверное, ты на нее!
Статья называлась «Непревзойденная Одри» — и фотографии олененка Бэмби в женском обличье, узкие платья, высокие прически, лукавая улыбка, темные блестящие глаза, длинные перчатки и крохотные сумочки.
Одри Хепберн. Баронесса. Звезда.
Он не верил в сказки и в законы волшебства и гордился этим, и точно знал, что не относится к этой категорий «романтических мужчин». Но Одри, как и Анфиса, как раз подчинялись законам волшебства, и никаким другим.
— Я все думал, на кого ты похожа, — тихо произнес за Анфисиным плечом садовник ее бабушки. — Думал, думал, а потом понял. На нее. Одна барышня в кафе читала про Одри, а я увидел.
— Ты подглядываешь за барышнями в кафе? — не удержалась Анфиса, но он был мрачен.
— Я не подглядываю. Но она очень на тебя похожа. — Он кивнул на лукавую Одри, которая улыбалась им с черно-белых фотографий. Почему-то именно черно-белые фотографии очень похожи на человеческое лицо.
Анфиса вздохнула и не удержалась — перелистала журнал.
— А сто ты… по гороскопу?
— А?
— По гороскопу ты кто?
— Понятия не имею.
— А день рождения твой когда?
— А?
— День рождения у тебя когда?
— А… — Он улыбнулся. — Пятнадцатого августа.
— Тогда, значит, ты Лев. — Она снова перелистала яркие страницы. Смотреть на Одри, которая была на нее похожа, ей было почему-то неловко. — Вот. Лев. В этом месяце тебя ждут неожиданные события. То, что всегда казалось тебе невозможным, станет простым и понятным. И вообще для тебя это переломный месяц во всех отношениях. Ты долго готовился к этому, и теперь оно наступает. К чему ты долго готовился, Юра?
Она подняла глаза и наткнулась на его взгляд. У него были очень темные и очень внимательные глаза.
— Долго готовился? — спросил он.
Анфиса кивнула, не отводя глаз.
— Ну да. Впрочем, это женский гороскоп, наверное.
— А они бывают женские и мужские?..
И вот тут он взял и поцеловал ее.
Из-за Одри Хепберн.
Из-за того, что вокруг были сумерки и сосны стояли, притаившись. Из-за всего того, что они сегодня пережили.
Целоваться не следовало бы, кроме того, Клавдия могла выйти в любой момент, и бабушка была где-то поблизости… и вообще этот поцелуй не имел никакого отношения к жизни!..
Вернее, не мог иметь.
Они вдруг отстранились друг от друга, и Анфиса даже сделала шаг назад, на всякий случай.
— Как твой подопечный?
— Какой?..
— Ну, этот с автобазы.
— А… все нормально. Он в некотором расстройстве чувств.
— Ну, это все понятно.
— А ты? Как все было в кафе?
— Нормально, — сказал Юра Латышев. — Этот Валентин Певцов — слизняк и дурак. По-моему, он своих боится гораздо больше, чем… наших.
Анфиса посмотрела на него и поддала носком сапожка шишку. Шишка подскочила и мягко стукнулась в ствол сосны.
— Ваши… это из милиции?
— Да.
— Юра, ты никогда и ничего про себя не рассказываешь. Почему?
— А зачем?
— Что… зачем?
— Зачем мне рассказывать? Да никто особенно и не спрашивает!
Анфиса помолчала.
— Ну бабушка-та знает наверняка, да?
Он улыбнулся.
— Знает, да?
— Знает.
— Юра, — попросила Анфиса, — ты должен немедленно, прямо сейчас, рассказать мне историю своей жизни.
На этот раз он засмеялся.
— Да в ней нет ничего романтического. Правда, клянусь тебе! Меня не бросала жена, у меня не убивали напарника и в службе я не разочаровывался!
— А как тогда ты к нам попал?!
Он посмотрел на нее.
— Ты точно хочешь знать?
— Да! Ну, не кокетничай уже, расскажи!
Он вздохнул.
— У меня редкая болезнь легких, — сказал он тихо и неохотно. — Жить могу только в лесу и только в сосновом. Все. Конец истории.
Анфиса смотрела на него во все глаза;
— Ну что ты смотришь? — спросил он сердито. — Не надо на меня смотреть! Я не инвалид, слава богу, но служить не могу. И вообще гожусь только… в лесники. А ты что хотела? Полицейского в исполнении Мела Гибсона?
Пожалуй, чего-то в этом роде она и хотела. Ну, уж точно, не… редкую болезнь легких!..
— Генерал Калитин, спасибо ему, определил меня на работу к твоей бабушке. А то пришлось бы в тайгу уезжать. А тут у нас тайга под боком, своя… собственная. — И он повел рукой окрест, и Анфиса вдруг подумала, что он врет.
Врет, и все тут. Никаких объяснений или подтверждений этому не было, но она знала — врет.
Впрочем, расспрашивать дальше не имело смысла.
Он все равно ничего не скажет.
Она помолчала и спросила «про другое»:
— А про Петра Маршновича и портрет узнал что-нибудь?
— Твоя бабушка все узнала.
— Как?!
— Очень просто. Она же у нас тоже… великая сыщица. — Он улыбнулся. — Она все правильно решила. Портрет вытащила из рамы, и там оказалось письмо.
— Что?!
— Письмо. От его матери. Она перед смертью призналась сыну, что его отец — немецкий офицер. В войну она жила на оккупированной территории и у нее был роман с фашистским офицером. Мы так поняли, что тип на портрете — отец… нашего соседа. От него у матери остались награбленная церковная утварь, несколько икон и монеты. Она их спрятала в стене, в подвале. Вместе с письмом мать передала соседу портрет отца.
