Татьяна Устинова - Закон обратного волшебства
Мика вдохнула и выдохнула:
— Валя.
— Я пошел.
— Валя, что в контейнере?
— Бывай, овца!.. — Он поднялся и потянул со стола пакет с контейнером.
— Золото? Бриллианты? Метадон?
Так спросить ее научил хмурый дядька Латышев. Он сказал… как же он сказал?.. Он сказал, что попасть надо один раз из трех, вот как.
Певцов быстро плюхнулся обратно и уставился на нее подозрительно.
— Ты что?! — спросил он тихо и пронзительно. — Открывала контейнер, или как?
— Я не открывала, — сказала Мика с ударением на слове "я".
— Значит, кто-то еще открывал?..
Она молчала.
— Отвечай, овца паршивая! Отвечай быстро, ну!.. Сдала меня, да?! Сдала, говори, сука! — Под столом он стиснул ей коленку так, что у нее от боли чуть глаза не полезли на лоб, видимо, он попал в какое-то чувствительное место, или специально так прицеливался?!
— Кто знает про бриллианты, говори?! Как ты вообще его вернула?!
В эту секунду он неожиданно понял, что это и есть главной вопрос, а он ни разу его не задал, а сейчас задавать уже поздно!.. И надо было думать сразу, а он… Но он не мог упустить контейнер. В цепочке он был не один и знал, что с ним может случиться, если груз пропадет. Один раз он даже видел собственными глазами, что стало с человеком, который сделал что-то не по правилам.
От воспоминаний его затошнило.
«Со мной этого не случится. Со мной ничего никогда не случится. Просто быть такого не может! Не может, и все тут! Никогда!..»
Он вдруг понял, что страшно боится, так боится, что потеет, и пот проступает на рубахе под пиджаком, и сочится из всех пор, и стекает за ремень, и пропитывает одежду, и так потеть — значит, признать свое поражение и свой страх, а он победитель, а не побежденный!..
— Как ты вернула контейнер, говори! Быстро! Быстро говори! — Во рту было сухо, и он опрокинул в себя воду, сильно глотнул, закашлялся, покраснел. Пакет он держал одной рукой, цепко, как будто когтями.
— Да так, — сказала храбрая Мика. — Пошла к Илье и вернула его.
— Как?
— Так.
— Ну говори, дура! Ну!..
— Я сказала Илье, что под днищем одной из машин контейнер. Я сама его туда прицепила. Он велел его достать, только и всего.
— Ты… знаешь, что в нем?!
— Ну, конечно, — сказал из-за ее спины Юрий Латышев. — Подумаешь, фунт изюму — контрабанда. И не такое видали.
Он выдвинул стул и сел рядом с Микой. Напротив Валентина Певцова.
— Вы кто?!
— Я никто, — сказал Ладашев. — Посторонний. Но со связями.
Валентина Певцова взял ужас.
Просто подошел и взял голыми руками.
Он вдруг как будто забился, стал отъезжать назад со своим стулом, потянул пакет, не удержал, и тот с грохотом рухнул на пол.
Юра не шевельнулся. Певцов полез под стол и долго не вылезал, как будто там, под столом, решал вопрос, как ему теперь спасаться и куда бежать.
— В коробочке бриллиантики, да? — спросил Юра ласково, когда тот вылез. — Якутские, да? Или смоленские? Тебе большие дяди поиграть дали или ты сам решил побаловаться, мальчик?
— Ты… ты кто?! Урод! Ты… пусти, я пойду!..
— Ты сейчас не пойдешь, а поедешь. На Петровку, 38, знаешь адресок? Я же говорю тебе, что у меня связи! У тебя в академических кругах, а у меня… вокруг Петровки. Все свои. Так что можешь запевать.
— Что… запевать?
— Строевые песни.
Тут вдруг Валентин Певцов неожиданно взял себя в руки. То есть на несколько секунд отогнал от себя ужас.
— А ты все равно ничего не докажешь, мент позорный! Слышишь, ты, урод, блин!..
Латышев Юрий пожал плечами и неожиданно подмигнул Мике.
— Да зачем мне доказывать-то? Мне не надо. — Он прикурил и посмотрел на свою сигарету. — Ты зря старался, папку ей подсовывал, а потом ее в контейнер положил! Зачем?! Для отпечатков, что ли? Да кому нужны ее отпечатки?! По ней за версту видно, что она к контрабанде никакого отношения не имеет, у нее ни связей, ничего! Зря старался. Так доказательства не фабрикуют. И доказывать мне ничего не надо! Тебя на Петровку отвезут, показания снимут, и гуляй себе. Только далеко ты без бриллиантов уйдешь?
Певцов переменился в лице.
— Вот именно, — похвалил его догадливость Юра. — Так оно и есть. А камушки мы вынули, конечно. И не вздумай на меня кидаться, я же не идиот и в кармане их не ношу! Так что…
Он затянулся. На то, что еще пять минут назад было лицом Валентина Певцова, было жалко смотреть.
— Марина, вы записали разговор?
Мика кивнула и выложила на стол узкий диктофончик, наспех купленный в большом магазине на Триумфальной.
— Вот и хорошо. — Юра поднялся. — И как это тебе в голову пришло в контрабандисты податься, мужик! Ты же… администратор! В научном институте! Какой из тебя контрабандист?! Да еще бабу втянул! Тьфу!
Он кивнул двум молодым мужчинам, сидевшим в отдалении, и они сразу встали и направились к ним.
— Ну пока, — попрощался Юра. — В следующий раз, если жив будешь, мужик, головой думай!
Он вытащил Мику с ее места, повел к выходу.
Она шла и все время оглядывалась.
* * *Анфиса вылезла из машины и немного постояла, приходя в себя. Она всегда сильно уставала к вечеру, а сегодня день на самом деле выдался нелегкий.
Анфиса, которая обожала свои «детективные истории», на этот раз еле дотянула, до дома. И чувство ответственности угнетало ее ужасно.
Никогда раньше «детективы» не имели лично к ней никакого отношения, и она решительна не знала, что нужно делать, когда они вдруг стали иметь!
На улице было свежо — в пиджаке она быстро замерзла, а доставать из машины дубленку ей не хотелось. Деревья шумели высоко-высоко, и в воздухе чувствовалась уже не просто весна, а предчувствие лета, ожидание тепла и света, которое нелегко дается всем жителям "так называемой средней полосы. Под каблуком чуть поскрипывали мокрые иголки, и туфля проваливалась в них, и тонула, как в подушке.
— Зачем я во все это влезла? — спросила она себя негромко и сразу застыдилась.
В конце концов, не происходило ничего такого, из-за чего можно было вести себя как барышне, выражаясь бабушкиными словами. А если и происходило, такое поведение все равно считалось «недостойным».
Сейчас она пойдет в дом, поднимется на широкое и чистое крыльцо, простучит каблуками по плитке, и бабушка услышит, позовет ее, и она пойдет на зов, и все-все ей расскажет, а та будет слушать и отпускать язвительные замечания.
Как хорошо, что у нее есть бабушка, и никто ей больше не нужен и не будет нужен никогда!
Анфиса всхлипнула, утерла рукавом мокрый нос, как сельская дурочка, уличенная в воровстве огурцов, и побрела по дорожке к дому.
Идти било неблизко. Бабушка всегда повторяла, что терпеть не может; когда с «проезжей дороги каждый-всякий проходимец» рассматривает ее владения, и потому дом стоял в глубине участка, так чтобы уж ни один проходимец ничего рассмотреть не смог.
