Ширли Лорд - Лица
– Я рада.
Марк продолжал, словно она ничего не сказала.
– Я отоларинголог, – проговорил он почти по слогам, будто обращаясь к ребенку.
Она и вела себя как ребенок, чувствовала, что такой ему хочется сейчас ее видеть, и показала на уши, нос и горло.
– Правильно, – сказал он, – голова и шея – ухо, горло, нос. – Он помолчал и добавил со смехом: – Можно сказать, дорогая Лекс, мы в одном бизнесе. Как член Американской академии пластических хирургов лица, я имею дело с женщинами, которые верят в твою рекламу: Лицо Вечной Молодости – отныне и навсегда.
Слышал ли он, как она ахнула? Если и да, то не обратил внимания. Алекса вся сжалась, когда он упомянул о том, что пару раз делал подтяжки кожи лица, кожи у глаз, работы, связанные с ПМАС… Замечает ли он ее испуг? Снова всплывший страх подозрений… страх, что она в конце концов не сможет доверять ему. Или это ужасная ирония судьбы, или хуже – он, сын Мадам Дэви, тоже «омолаживатель»?
Тим принес шоколадный торт, а Марк продолжал говорить, время от времени втыкая ее ложку в кусок торта, вкус которого она не чувствовала.
– ПМАС – похоже на фильм про Джеймса Бонда, правда? Джек Оуслей, великий мастер пластической хирургии из Сан-Франциско, первым применил это… Поверхностно-мускульная апоневротическая система – работа с мускулами, а не с кожей. Это изменило навсегда искусство подтяжки лица… – Марк помолчал и добавил, уже самому себе: —… для тех, кто действительно умеет это делать. – Он приблизил к ней свое лицо. – Тебе это никогда не понадобится. Избегай солнца, и все. У тебя и так золотистая кожа. В тебе точно есть креольская кровь.
Они оба засмеялись, и напряжение прошло.
«Господи, он такой замечательный, – думала Алекса. – Пускай он останется таким. Неужели и эта мечта превратится в кошмар?»
Они пили «Шато д'Эдем», и вдруг Марк наклонился вперед, лицо посерьезнело, никаких больше историй и фантазий.
– Почему мы не в Марокко? Что тебе сказал Форга, что ты так легко передумала?
Алекса, которая никогда не краснела, почувствовала, что розовеет.
Запинаясь, она ответила:
– Я же говорила, обложка «Вью». Она очень важна для «Дэви»… компании твоей мамы… Моя новая роль, доля в «Дэви»…
– Забудь об этом. – Марк встал и отвернулся в сторону.
Он был зол, она видела это даже по его плечам. Такая резкая смена настроения, грубое возвращение в реальность. Слезы жгли ее глаза. Он жестом позвал ее за собой, на воздух. Вдалеке виднелся город мечты, вершин власти, на которые она взбиралась так легко и в то же время с таким тяжелым сердцем.
На воде было уже не так спокойно. Яхта шла навстречу ветру. На повороте к Ист-Ривер и мерцающим огням города Алекса споткнулась о табуретку и оказалась на полу. Марк не пошевелился помочь. Она схватилась за его ногу, обхватила его руками, зарылась лицом в его одежду, в первый раз в жизни понимая, что значит желать близости, раствориться в теле другого человека. Он не двинулся, пока не почувствовал сквозь брюки ее горячее дыхание.
В секунду он поднял ее высоко над собой, осыпая поцелуями ее шею, подбородок. Яхта ударилась о высокую волну, и оба упали на бархатные подушки. Он отбросил ее волосы в сторону, как золотую веревку, вглядываясь в нее с таким страстным обожанием, что хотелось закричать: «Я твоя, Марк. Я твоя. Не волнуйся. С этого момента я сделаю все, что ты скажешь», но она этого не сделала. Гнетущее сомнение, недоверие все еще оставалось, но все это уже не могло заставить ее отказаться от желания быть с Марком. Это она вложила его руку в глубокий вырез золотистого платья. Это она подвинулась ближе, когда он поднял юбку, чтобы почувствовать ее, каждый сантиметр ее тела, узнать, – с его докторскими знаниями она не сомневалась в этом – что она, невероятно, еще девственница, старомодная глупая девственница. Она, которую хлестал кнутом сексуальный извращенец, которую ласкали и которой никогда не владели, потому что она всегда сопротивлялась. А теперь, Боже, как ей хотелось этого теперь.
На его лице было выражение ярости, а рот чуть улыбался, и он делал все так, чтобы она захотела его еще больше, просовывая ее руку себе между ног, целуя ее до изнеможения. Золотистое платье, блеснув, полетело на палубу, подхваченное ветром. Он сильнее вдавил ее в диван. Господи, она не могла мечтать, что может быть так хорошо. «Еще, еще…»
– Да, моя девочка, ты получишь еще… и еще… пока не попросишь меня взять тебя в Марокко… будешь просить и просить…
Она не слышала, не слушала. Ветер и рев океана были для нее частью этого ошеломляющего открытия…
Спала ли она? Она не знала, но глаза были закрыты, и, когда открылись, она не могла бы сказать, где она. Она была одна, под мягким шерстяным одеялом. Яхта все еще двигалась по волнам, но теперь так медленно и ровно, словно снимают кино, и это не настоящая яхта, и Нью-Йорк только нарисован сзади, как фон. Платье все еще лежало рядом с ней. Она села, медленно, неуверенно, будто предстояло снова учиться ходить, жить после какой-то операции. Она натянула платье по пояс, когда подошел Марк. Он выглядел смущенным, как, наверное, и она сама.
– У тебя такая красивая грудь, можно я еще раз дотронусь?
Желание, чтобы все повторилось снова, вернулось с той силой, которую она подавляла всю свою жизнь.
Она хотела опять сбросить платье, но он остановил ее.
– Нет, не сейчас. Мы слишком близко от берега. Помнишь, Золушка, ты сказала, что должна возвращаться вовремя?
Он стоял рядом на коленях. Неужели она так сказала, когда они удирали с вечеринки Форги? Это был другой день, и она была другим человеком.
Взгляд Алексы упал на часы. Час пятнадцать. Новый день. Она не знала, какое это число, но помнила, что в студии надо быть через восемь-девять часов. Еще есть время понежиться в его руках, а потом идти в студию, идти куда угодно, впервые в жизни с новым выражением на лице, которое будет светиться от счастья, потому что она отдалась любимому мужчине.
Любимому? Она попыталась выбросить это слово из головы. Марк натянул на нее платье. «Застегнись, дорогая». Он встал и показал на берег.
– Вот отсюда мы раньше уходили в плавание. Скоро, любимая, мы будем в Бронксе… потом – Спайтен Дайвил, оттуда в Клойстерс и опять вернемся к реке Гудзон. И Лицо Вечной Молодости ступит на твердую землю… – Он опять говорил полунасмешливо-полунежно, но Алекса больше не желала слышать этот тон.
Она поднялась и стряхнула платье с плеч – без молнии это могло произойти и невольно.
– А спальни на яхте нет? Что, Бен всегда спит на открытом воздухе?
Он притянул ее к себе так сильно, что пуговицы на его рубашке больно вдавились ей в кожу.
