Елена Арсеньева - Мост бриллиантовых грез
– С эрекцией все у Лорана как надо, не переживайте. А что до того, что он больной… Кто из нас не больной, скажите на милость? У меня был один знакомый психиатр, так он уверял, что на свете нет, просто не существует людей с абсолютно здоровой психикой, что даже дети с самого рождения страдают тем или иным психическим расстройством. Все дело в проявлениях болезни: она может дремать, а может себя показывать. Лоран – псих? А я, помешавшаяся на любви к вашему сыну? А вы со своей навязчивой идеей найти в Париже на улице бриллианты или выйти замуж за миллионера?
– Ну, если честно, – пожала плечами Эмма, – я вполне могу отказаться от обеих этих идей вместе и от каждой порознь. Ради каких-то бриллиантов спать с чокнутым миллионером…
– А ради Романа? – быстро спросила Фанни. – Вы не представляете, как может его развратить Катрин! Да он после этой шлюхи и смотреть ни на какую нормальную женщину не захочет! Ладно, черт со мной, с моими желаниями, но вам же когда-нибудь захочется, чтобы Роман женился на какой-нибудь приличной девушке, захочется внуков, в конце концов… А для этого нужно оторвать от него Катрин!
Судорога прошла по лицу Эммы, взгляд ее устремился в пространство.
– Хорошо, я попробую, – сказала она буднично. – Только ведь нет никакой гарантии, что Катрин, брошенная Лораном, еще сильнее не привяжется к моему… к моему сыну.
– Ну и пусть привязывается! – пожала печами Фанни. – Зачем она ему – с пустым карманом, скажите на милость? Если Лоран лишит Катрин содержания, ей просто не на что будет содержать Романа! Тогда он и сам от нее уйдет, я не сомневаюсь!
«Ох, мой хороший, во что же я тебя превратила, что я с тобой сделала, до чего довела! Ты теперь не просто постельная игрушка ополоумевших от последней любви дам – ты какая-то модная тряпка, которую они рвут друг у друга, при этом разрывая на части и думая не столько о тебе, сколько о себе! Торг за тебя! Аукцион, как тот, который шел за стринги Катрин! Кто больше? Кто больше за чудного, красивого, ласкового, единственного в своем роде? Кто больше за моего единственного?
Да, я виновата перед тобой. Но почему ты, ты сам идешь на это с такой готовностью? Только ли для того, чтобы угодить мне? Или в самом деле тебе полюбилось разнообразие? Но если так – что будет со мной? И не пора ли прекратить нашу игру, пока не поздно? Или уже поздно?»
– Вы о чем думаете? – встревоженно спросила Эмму Фанни, которой показалось, что ее собеседница с трудом удерживается от рыданий.
– Ни о чем особенном, – тихо сказала Эмма, опуская глаза. – Хорошо, я согласна попробовать. Только… только я вспомнила одну девушку из России, которая тоже очень хотела выйти замуж за миллионера. Это желание довело ее до могилы. Интересно, куда оно приведет меня?
Если бы мы умели воспринимать подсказки, которые порою доносятся к нам из заоблачных высей, Эмма вполне могла бы расслышать легкий, как дуновение ветра, шепоток:
– И тебя, и тебя… И тебя это тоже доведет до могилы…
Только до чужой.
* * *Так вот об этой самой девушке, которая хотела выйти замуж за миллионера, о Людмиле Дементьевой.
С Людмилой Дементьевой им, конечно, очень повезло. Что да, то да!
Для начала таковых Людмил оказалось в адресном бюро всего три: одной – шестьдесят пять лет, другой – двадцать пять, третьей – пять ровно.
Не густо. И слава богу! Меньше суеты.
Пятилетняя Людочка ни по каким параметрам не подходила. Шестидесятипятилетнюю Людмилу Кирилловну решили оставить на потом: во-первых, судя по словам Якушкиной, Илларионов звонил Дементьевой на работу и называл ее по имени, без всякого отчества. Конечно, может статься, что Людмила Кирилловна до сих пор работает, что ж тут такого, но вряд ли Илларионов обращался бы к ней вот так запросто. Поэтому решено было обратить основное внимание на Людмилу Васильевну Дементьеву, двадцати пяти лет, которая была прописана на Белинке, в доме, стоявшем почти напротив знаменитых и всеми любимых «этажей». Это была чуть ли не последняя убогая панельная хрущевка, оставшаяся после глобальной перестройки этого района. Квартир на первых этажах в доме уже не осталось – все они были раскуплены под офисы. Подбирались «кооператоры» и ко вторым этажам. Сообщила все это Эмме (и заодно назвав скупщиков «кооператорами») соседка Людмилы, принадлежавшая к тому племени неунывающих пенсионеров, кои являются сущим кладом – источником бесценной информации! – для репортеров, милиции, частных сыщиков и просто досужих людей, которые кого-то ищут… Например, девушку, которая позавчера в парикмахерской умудрилась прихватить с собой чужую сумку… наверное, не нарочно, а по рассеянности, потому что две одинаковые сумки стояли под вешалкой… В этом месте объяснения своего интереса личностью Людмилы Эмма показала собеседнице черный пластиковый пакет в золотистых крапинках. Такие пакеты в огромных количествах продаются на Мытном рынке (и на всех других рынках Нижнего Новгорода тоже), поэтому никто бы не удивился, если бы нашлось не два, а двести двадцать два его брата-близнеца.
– А что в твоем пакетике было? – полюбопытствовала соседка.
– Да ерунда на первый взгляд, – с досадой сказала Эмма. – Порошок стиральный, да электролампочки, да паста зубная, ну и еще кошачий корм.
Сказав про кошачий корм, она немедленно назвала себя дурой. Это ведь чудовищно запашистая штука! Если у вас в сумке «Kitte-kat», все ваши покупки надолго пропитаются этим божественным для кошек и отвратительным для человека ароматом. Людмила не могла не учуять запаха и не спохватиться, что у нее чужая сумка.
Ладно, предположим, у нее насморк. Или, например, можно уточнить, если понадобится, что в том мифическом пакете был не «Kitte-kat», а плотно запечатанный в фольгу «Whiskas»…
– На первый взгляд ерунда разная, – зачастила она, надеясь, что Людмилина соседка не заметит обмолвки, – но за все ведь деньги заплачены. Сами понимаете…
– А тебе чего досталось? – поинтересовалась соседка, суя свой довольно-таки длинный нос в пакет, который держала в руках Эмма.
Пакет был набит полиэтиленовыми мешочками, в которые Эмма напихала всякую ерунду, а поверх положила фирменную сумочку «Зеленой аптеки», которая надежно маскировала «куклу».
– Не знаю, – чистоплотно сказала Эмма, убирая пакет за спину, подальше от чрезмерно любопытной особы, – мне было неловко по чужим вещам шарить.
– Да подумаешь, большое дело! – весело, по-свойски воскликнула соседка. – Давай поглядим, что там у нее?
– Что вы, я не могу! – изобразила припадок честности Эмма. – А вдруг это и не Людмилины вещи?
