Татьяна Устинова - Персональный ангел
Почему-то в этот раз она сама подошла к телефону.
– Катя? – спросил Приходченко. – Ты как?
– Отлично, – ответила Катерина. – Как вы?
– Кать, я серьезно спрашиваю. – Приходченко прислушивался к ней, стараясь услышать прежнюю Катерину. И не мог.
– А я серьезно отвечаю, что у меня все отлично. – Разговор был ей в тягость. Она привалилась к шубе, висевшей на вешалке. Внутри шубы было тепло и глухо, и хорошо пахло мехом.
– Кать, мы все в Калининграде.
– Я за вас рада. – Она погладила свободной рукой старый вытертый мех. Пожалуй, сегодня она возьмет эту шубу с собой в гамак.
– Катька, ну тебя к дьяволу, давай приезжай!
– Ты что, с ума сошел, Олег? – спросила она равнодушно. – Я больше не работаю. У меня запятнанная репутация.
– У тебя запятнанные мозги, – грустно произнес Приходченко. – Ты себе выдумала историю и обсасываешь ее со всех сторон. Мучаешься.
– А Дудникова я тоже выдумала? – спросила Катерина? – И статьи о… Ну, ты, наверное, еще не забыл, о чем были статьи… И продажу информации тоже я выдумала.
– Дудников землю роет, – сообщил Приходченко и понизил голос. – Тимофей как вышел из спячки, так устроил всем разгон. Мало никому не показалось…
– Что значит “вышел из спячки”? – дрогнувшим голосом спросила Катерина.
– То и значит. Приезжай, Катюха, я тебя прошу, а? Без тебя пропадаем…
– Не пропадете, – заявила Катерина. – Осталось-то всего ничего. Я по телевизору посмотрю…
– Я тебе зарплату не выплачу, – вдруг рассвирепев, сказал Приходченко. – Я все, Кать, понимаю. Я на десять лет старше тебя. Я жену у него увел…
– При чем здесь это?! – взвилась Катерина.
– А при том, что мне твои эмоции близки и понятны. Я тоже себя проклинал и говорил себе, что я последняя сволочь!
– Так ты себе говорил сам, а не шеф службы безопасности – тебе!
– Да что тебе-то за дело до шефа службы безопасности, Катька?! У него свои проблемы, а у нас – свои.
– А не ты ли говорил: “Что мы людям объясним, как в глаза смотреть будем?”
– Да я другое имел в виду! Я не про тебя говорил, а про ситуацию. Мы же с тобой недосмотрели, недоглядели, прошляпили… “Жучок” в портфеле не из воздуха же материализовался!
– Замолчи, Олег! – От воспоминаний Катерине стало совсем плохо. Она уткнулась в шубу и зарыдала, тяжело и горько, впервые за все это ужасное время.
– Плачешь? – злорадно спросил Приходченко. – Это очень хорошо. То-о-ораздо лучше, чем тенью по участку бродить!
– От… откуда ты знаешь? – всхлипывая, выдавила из себя Катерина.
– От верблюда, – сказал Приходченко. – Давай рыдай, я тебе мешать не буду. Прорыдаешься, позвони.
– Олег! – закричала Катерина. – Я не буду тебе звонить. Не буду, слышишь?!
– Нет, – ответил Приходченко и повесил трубку.
– Мама! – закричала Катерина. – Мама, откуда они знают, что я… что у меня… Мама!!
Марья Дмитриевна появилась на площадке второго этажа. Очки были сдвинуты на макушку.
– Катюш, они звонят каждый день. То Олег, то Саша, то Ира, то какой-то Алексей Северин, которого я не знаю. Что ты кричишь? Что с тобой?
– Зачем ты им рассказываешь, что со мной?!
Ты что, совсем ничего не понимаешь? Тебе меня совсем не жалко, да?
– Катя, Катя, остановись, – сказала Марья Дмитриевна и начала спускаться вниз. – Никто никому ничего не рассказывает. Ну, посуди сама, неужели ты думаешь, что кто-нибудь из нас или из людей, с которыми ты работаешь, поверит в этот абсурд с продажей информации? Конечно, они знают, что у тебя депрессия и нервный срыв. У кого угодно был бы нервный срыв. Да ты еще так устала! Придешь в себя, вернешься на работу. Конечно, ты им нужна, они и звонят…
– Я не вернусь, – закричала Катерина, – Я не смогу жить с таким камнем на шее!
– Что ты знаешь о камнях на шее, девчонка! – вдруг оборвала ее Марья Дмитриевна. – Немедленно умойся и не шуми – бабушка легла…
Нужно иметь хоть какое-то мужество, – говорила мама, когда они курили на крылечке, обе очень взволнованные. – Я вижу, как тебе тяжело. Но ты бросила работу. Ты бросила своих людей в самый ответственный момент и в очень неприятной ситуации. Они что должны думать? Они тут совсем ни при чем! Ты бросила Олега. Этого своего ужасного Тимофея, в конце концов! Не перебивай, – властно заявила мать. Иногда она могла быть очень властной. – Ты оставила их справляться, как они умеют, а сама уползла зализывать раны.
– Мамочка, я не могла этого вынести… – взмолилась Катерина.
– А Тимофей как это вынес? Ты знаешь? Что он думал и делал? Чем он виноват? Тем, что он что-то такое про тебя подумал? Так ведь обстоятельства так сложились! Ты имела полное право обидеться. Обиделась – и достаточно. Или ты собираешься проторчать на участке всю оставшуюся жизнь? Ты должна бороться за себя, черт возьми! За себя и за Тимофея, если уж на то пошло. Ты дала ему возможность думать о тебе все, что угодно, – зачем?
– Я даже подойти к нему не могла, мамочка, – ответила Катерина и опять заплакала, тихонько, по-детски. – У него было такое ужасное лицо…
– Ах, лицо! – Марья Дмитриевна и безжалостной быть умела. – Ты же мне говорила, что его любишь. Или врала?
– Нет! – твердо сказала Катерина. – Не врала.
– Тогда скажи мне, дорогая, какое у тебя будет лицо, если ты вдруг совершенно точно про него узнаешь, что он задушил свою бабушку?
Катерина вдруг против воли засмеялась.
– Я не поверю, – произнесла она, икая.
– Может, и он не поверил. Ты же не знаешь. Кроме того, он вообще никому не верит. В принципе. Ему труднее, чем тебе. А Олег? Что он должен делать один, накануне… всех событий? Почему тебя это не касается? Это твоя работа, твои обязанности, твои друзья. Почему, черт побери, тебя так просто выбить из седла?
– Я не знаю, – призналась Катерина с недоумением. – Я не знаю, как им теперь в глаза смотреть…
– Почему?! Ты же ни в чем не виновата! При чем здесь глаза?! Позвони своему Олегу и скажи, что сможешь начать работу. Подумай и прикинь, когда ты будешь к этому готова. Хватит жалеть себя, Катя. Жизнь не кончается сегодня. Может быть, ты удивишься, но она не кончается и завтра…
Через два часа Катерина позвонила Приходченко и велела, чтобы он встречал ее в аэропорту. Может быть, жизнь и вправду не кончается завтра…
* * *
Старенький самолет натужно заревел двигателями, подруливая к зданию аэровокзала. На нем прилетело человек пятьдесят, в основном моряки и их жены. Все они были немножко навеселе, с огромными, перетянутыми коричневым скотчем сумками.
“Голосуйте за Тимофея Кольцова!” – было написано аршинными буквами на плакате за спинами таможенников. “Голосуйте за Алексея Головина!” – было написано на другом плакате, прямо напротив.
