Юлия Шилова - Осторожно, альфонсы, или Ошибки красивых женщин
Мы смогли! Мы это сделали! И мы не издали ни звука. Зацепившись за сучья, мы с Нинкой еле слышно застонали от боли и с ужасом увидели, что ветки под нами стали ломаться. Следующим этапом стал еще один прыжок вниз: каждая из нас старалась упасть на кустарник. Кустарник действительно смягчил падение. Тем не менее я ободралась до крови, а Нинка потеряла сознание: ей повезло меньше. Сев рядом с истекающей кровью Нинкой, я стала приводить ее в чувство, хлопать по щекам, смахивать слезы с расцарапанного до крови лица и шептать:
– Нинка, мы на свободе. Ниночка, милая, мы на свободе! Смотри, здесь воздух свежий. У меня от него даже голова кружится. Очнись, пожалуйста, у нас мало времени. Машины проезжают… Нинка, здесь люди живут. Понимаешь, живут!
Как только Нинка пришла в себя, мы вышли на дорогу и остановили первое попавшееся такси.
– Мы убежали из тюрьмы. У нас нет ни копейки. Она – мать. – Я махнула рукой в сторону Нинки. – Ей нужно увидеть ребенка. У нас мало времени. Пожалуйста, довезите нас до дома.
– Садитесь, – понимающе сказал таксист и огляделся по сторонам. – Все мы под богом ходим.
Когда такси тронулось и мы с Нинкой с облегчением вздохнули, я попросила таксиста заехать на квартиру.
– Девушки, ну и как там, в тюрьме?
– Плохо, – ответили мы в один голос. – Вы только милиции нас не сдавайте. Мы хоть чуть-чуть свободой подышим.
– Да я что, с ума, что ли, сошел? У меня у самого сын сидит. Если бы он из тюрьмы сбежал, неужели бы его тоже кто-то милиции сдал? Мы же все люди и всегда можем там оказаться. Вас уже, наверное, ищут.
– Ты убила вертухая или вырубила? – поинтересовалась у меня Нинка.
– Вырубила.
– Она сейчас очнется и поднимет тревогу. Затем моментально полетят сводки в МВД и в УВД по нашему месту жительства. К поискам подключатся все оперативные группы Москвы и Московской области, во все отделения милиции будут разосланы наши фотографии. Все постовые и участковые получат инструкции по задержанию. Я даже дочку на руках подержать не успею. Может, не надо к твоим родителям заезжать? Может, сразу к дочке?
– У нас есть еще время в запасе. Мне это очень надо: хочу маму за руку хоть одну секундочку подержать. Вертухай не сможет поднять так быстро тревогу. Я заперла ее в камере, а ключ выкинула. Даже если она быстро придет в себя, то не сможет поднять тревогу, потому что не сможет выйти из камеры. Пока вертухай до кого-нибудь докричится, пока ее найдут…
– Как же вам утром начнут завидовать другие женщины, – закурил сигарету таксист. – Сидят многие, а бегут – единицы.
– Они будут нас ненавидеть.
– Почему?
– Потому что в тюрьме после побега начинается настоящий кошмар. Усиливается режим, всех выдергивают из хат на сборку и проверяют все камеры.
– А что такое сборка?
– Сборка – это грандиозный шмон, когда вертухаи трясут баулы, срывают со стен простыни, которые женщины вешают, чтобы было хоть немного уютнее. Простыни в цветочек на стене напоминают о доме. Это лучше, чем тюремные голые стены. Когда делают шмон, то разрушают хоть какой-то уют, созданный заботливой женской рукой.
Как только мы подъехали к дому моих родителей, я оставила Нинку в такси и, сказав, что вернусь через пару минут, зашла в подъезд и позвонила в дверь своей квартиры. Я почувствовала, как к горлу подступают слезы, и подумала о том, как же давно я здесь не была. Я уже много лет отдельно жила от родителей, имела свою собственную квартиру, но при этом старалась навещать мать с отцом как можно чаще. Когда заспанная мать посмотрела в глазок, она не поверила своим глазам и на всякий случай спросила:
– Кто там?
– Мама, это я, Кристина. Открой.
Войдя в квартиру, я попросила плачущую мать принести мне пакет, который я отдала ей на хранение перед тем, как села в тюрьму. Мать вынесла сверток, заклеенный скотчем, и сказала, что она ни разу в него не заглядывала и не интересовалась, что там. Я высыпала часть денег на диван и быстро произнесла:
– Мама, папа, это вам. Теперь можете тратить. Раньше было нельзя, меня искали, а теперь – можно. Меня уже никто не ищет, да и никогда не найдет.
Достав еще три пачки по десять тысяч долларов, я положила их отдельно и объяснила:
– Это отдайте Ирке. Пусть моего крестника побалует.
Я хотела было поцеловать мать, но та отшатнулась от меня, и я не стала ее осуждать. Когда болеешь СПИДом, от тебя отворачиваются не только чужие люди, но и самые близкие. От этого тяжелее вдвойне. У отца все же хватило мужества пожать мне руку, но поцеловать в щеку он меня тоже не смог.
– Доченька, ты куда? Доченька???
Но я уже сбегала вниз по лестнице, крича на ходу родителям, что СПИД не передается через поцелуи и что, несмотря ни на что, я их безумно люблю и прошу у них прощения за то, что не оправдала их надежд.
Садясь в такси, я обливалась слезами, но все же пыталась держать себя в руках. Когда машина подъехала к Нинкиному дому, я полезла в пакет, достала из него пачку, в которой было ровно десять тысяч долларов, и протянула ее таксисту:
– Спасибо, батя, за благородство. Таких бы людей, да побольше – тогда бы жизнь не была такой тяжелой и жестокой. Возьми эти деньги и помоги сыну. Там голодно.
Не став дожидаться благодарности от обезумевшего таксиста, мы с Нинкой быстро поднялись к ней в квартиру, разбудили ее мать и обе бросились к ее спящей малышке. Нинка села на пол рядом с кроваткой дочери и стала, всхлипывая, перебирать ее крошечные пальчики.
– Не буди, она испугается. Она тебя совсем не помнит. – Нинкина мать села рядом с Нинкой и, не побрезговав, прижала свою дочь к груди.
– Мама, я из тюрьмы сбежала.
– Я поняла.
– Как ты живешь?
– Плохо. У ребенка обнаружили ВИЧ. Денег на лечение нет, отец ее не навещает. Знаешь, она меня не бабушкой, а мамой зовет. Она ведь тебя совсем не помнит.
– Вот и пусть зовет. Пусть знает, что у нее есть мама и она рядом. А когда она вырастет, то ты ей про меня расскажешь. Расскажешь, как сильно я ее любила и что я не шлюха какая-то была, а меня в родильном доме заразили.
– Скажу, только вот не знаю, вырастет ли она. Ее жизнь стоит денег, а их у нас нет.
– Вырастет, – вступила я в разговор и высыпала на пол рядом с обнявшимися женщинами из пакета целую груду денег.
– Что это???
– Доллары. Растите девочку как положено и покупайте ей необходимые лекарства. Пусть у нее будут самые красивые игрушки, самая красивая одежда, да и вообще самая красивая жизнь.
Мы пробыли у Нинки дома около часа. Успели хоть немного привести себя в порядок, переодеться в самые дорогие вещи, надеть Нинкины парики и обработать многочисленные раны. Нинка все хотела разбудить дочь, но мать уговорила ее этого не делать. Расставание с матерью было для Нины слишком болезненным и тяжелым, обе ревели, но я взяла подругу за руку и просто силком вытащила из квартиры.
