Стефани Майер - Сумерки
Он уставился в пространство.
Я молчала.
— Я подготовился к встрече с тобой — охотился больше, чем обычно, чтобы полностью насытиться. Я думал, что у меня хватит силы общаться с тобой так же, как с любым другим человеком. Но я был слишком самоуверен. Разумеется, дело здорово осложняло то, что я не мог читать твои мысли и не мог толком понять, как ты реагируешь на меня. Я не привык к такому количеству обходных маневров. Пришлось слушать твои слова через мысли Джессики, а, так как существо она примитивное, было довольно неприятно лезть в ее голову. Кроме того, я не понимал, всегда ли ты говорила искренне. Все это меня просто бесило.
Он нахмурился при этом воспоминании.
— Я хотел, чтобы ты забыла, как я вел себя в первый день, и попытался поговорить с тобой так, как поговорил бы с любым другим человеком на твоем месте. Я старался расшифровать хоть что-то из твоих мыслей. Но ты оказалась очень интересным созданием, и я увлекся разгадыванием выражений твоего лица… И еще ты часто рукой или волосами приводила в движение воздух вокруг себя, и твой запах снова и снова ошеломлял меня, лишая воли и способности мыслить…
— Разумеется, через некоторое время ты чуть не погибла прямо у меня на глазах. Я потом придумал отличное объяснение, почему спас тебя: если бы я этого не сделал, твоя кровь разлилась бы на асфальте прямо передо мной, и тогда я точно не удержался бы и выдал бы нас всех с головой. Но это я придумал потом. А в тот момент у меня была лишь одна мысль: «Нет, только не она!»
Он закрыл глаза, измученный своей исповедью. Я слушала, как завороженная. Здравый смысл подсказывал мне, что надо испугаться, но вместо этого я чувствовала облегчение — наконец-то я поняла, что тогда происходило. Меня переполняло сочувствие — даже сейчас, несмотря на то, что он признался, как жаждал отнять у меня жизнь.
Наконец, я слабым голосом смогла произнести хоть что-то:
— А в больнице?
Его глаза сверкнули.
— Я был в ужасе. Я не мог поверить, что в конце концов все равно подверг нас всех опасности, дал тебе власть надо мной — тебе, единственной из всех людей. Словно мне был нужен мотив, чтобы убить тебя.
Мы оба отпрянули назад, когда это слово сорвалось с его губ.
— Но все пошло по-другому, — быстро продолжил он. — Я поругался с Эмметтом, Розали и Джаспером, когда они сказали, что сейчас — самое время… Это была худшая ссора в нашей жизни. На мою сторону встали Карлайл и Элис.
Он поморщился, произнося ее имя, и я не могла понять, почему.
— Эсме сказала, что я могу делать что угодно, только бы остаться с ними.
Он снисходительно покачал головой.
— На следующий день я подслушивал мысли всех, с кем ты говорила. Я был потрясен тем, что ты держала слово. Я тебя совсем не понимал. Но я знал, что у меня нет права развивать отношения с тобой. И поэтому я изо всех сил старался держаться подальше. Но каждый день изумительный запах твоей кожи, твоего дыхания, твоих волос… валил меня с ног так же властно, как вначале.
Он снова поймал мой взгляд, и его глаза засветились неожиданной нежностью.
— И поэтому, — продолжал он, — для меня было бы лучше подставить семью еще в первый день, чем сделать что-нибудь сейчас, когда никто и ничто не может мне помешать.
Я очень по-человечески спросила:
— Почему?
— Изабелла, — он медленно, отчетливо произнес мое полное имя и взъерошил мне волосы. От этого небрежного прикосновения дрожь прошла по моему телу. — Белла, я не смогу жить, если причиню тебе боль. Ты не знаешь, какая это пытка для меня.
Он снова опустил глаза от стыда.
— Стоит представить себе, как ты лежишь неподвижная, белая, холодная… И я никогда больше не увижу, как ты краснеешь. Никогда не увижу, как вспыхивают твои глаза, когда тебе удается разглядеть меня насквозь… этого мне не выдержать. — Он поднял свои страдающие, самые прекрасные в мире глаза и посмотрел на меня. — Теперь для меня нет ничего важнее тебя. И никогда не будет.
У меня закружилась голова от столь резкого разворота нашего разговора. От жизнерадостных размышлений о нависшей надо мной жестокой угрозе мы перешли к признаниям в нежных чувствах. Он ждал, и, хотя я не сводила глаз с наших сплетенных рук, я ощущала его взгляд на своем лице.
— Ты, конечно, уже знаешь, что я чувствую, — наконец сказала я. — Я здесь, а это означает, говоря по-простому, что я лучше умру, чем покину тебя. — Я нахмурилась. — Я идиотка.
— Точно, идиотка, — согласился он со смешком. Наши глаза встретились, и я тоже засмеялась. Мы вместе смеялись над идиотизмом и чистейшей абсурдностью нашего положения.
— И вот лев влюбился в агнца, — тихо пропел он. От этого слова трепет пробежал по моему телу, и я отвернулась, чтобы он не увидел моих глаз.
— Какой глупый агнец, — вздохнула я.
— И лев — нездоровый мазохист.
Он долго смотрел в глубину темной чащи леса, и я гадала, куда увели его мысли.
— Почему?.. — начала я и остановилась, не зная, как продолжить. Он посмотрел на меня и улыбнулся, солнце сверкало на его лице, его зубах.
— Что?
— Скажи, почему ты убежал от меня?
Улыбка погасла.
— Ты же знаешь, почему.
— Нет, я спросила, что именно я сделала не так? Мне надо быть осторожнее, и я хочу понять, чего мне не следует делать. Это, например, — я погладила тыльную сторону его руки, — кажется, можно.
Он снова улыбнулся:
— Ты ничего не делала «не так». Я сам был виноват.
— Но я хочу помочь тебе, если это в моих силах. Хочу, чтобы тебе было легче.
— Ну… — он остановился и подумал. — Ты оказалась очень уж рядом. Большинство людей нас инстинктивно сторонятся, они чувствуют в нас чужих … Я не ожидал, что ты придвинешься так близко. И еще запах твоего горла …
Он оборвал себя на полуслове и с тревогой взглянул на меня.
— Ну ладно, — весело сказала я, стараясь разрядить неожиданно сгустившуюся атмосферу, и втянула голову в плечи. — Горло больше не показываю.
Сработало — он рассмеялся.
— Нет, правда, это было больше от неожиданности…
Он поднял свободную руку и бережно положил ее сбоку на мою шею. Я замерла, холод от его прикосновения словно предупреждал о том, что надо бы испугаться. Но во мне не было страха. Напротив, забурлили совсем другие чувства.
— Вот видишь, — сказал он. — Просто великолепно.
Моя кровь бешено неслась по жилам, и мне хотелось замедлить ее бег. Я чувствовала, что глухие удары моего пульса — это то, что ему трудно выдержать. Разумеется, он их слышал.
— Ты очаровательно краснеешь, — тихо проговорил он и осторожно высвободил свою вторую руку. Мои кисти безвольно упали на колени. Он нежно погладил мою щеку, а потом взял мое лицо в свои мраморные ладони.
