Виктория Холт - Властелин замка
Знал ли он о моих чувствах так же — или, может быть, лучше — чем я сама знала о них?
— Признайтесь, вы представляли, что я ранен в сердце... нет, в голову, потому что, я уверен, втайне вы считаете, мадемуазель Лоусон, что вместо сердца у меня камень. В некотором роде, преимущество. Пуля камень не пробьет.
Отрицать свою тревогу не было смысла, и это подразумевалось в моем ответе:
— Если в вас однажды стреляли, вполне вероятно, что это может произойти еще раз.
— Не слишком ли много совпадений? Человек, стрелявший в зайца, попадает в мою лошадь. Такие вещи случаются только раз в жизни. А вы предполагаете, что такое может случиться во второй раз за несколько недель.
— Версия с зайцем может быть и ложной.
Он уселся на диванчик под портретом своей прародительницы в изумрудах и смотрел на меня — я сидела на табурете.
— Вам там удобно, мадемуазель Лоусон?
— Вполне, благодарю вас.
Я почувствовала, как жизнь возвращается ко мне, мир опять был полон радостных красок. Только одна мысль мучила меня теперь: не выдала ли я свои чувства?
— Мы говорили о картинах, старинных замках, знатных семействах, революциях, но не говорили о себе, — сказал он, и в голосе его звучала нежность.
— Я уверена, что эти предметы заслуживают большего внимания, чем моя жизнь.
— Вы действительно так думаете?
Я пожала плечами — этой привычке я научилась от окружающих. Хорошая замена ответу на трудный вопрос.
— Я знаю только, что ваш отец умер, и вы заняли его место.
— К этому мало что можно добавить. Моя жизнь ничем не отличается от жизни других людей моего происхождения.
— Вы не были замужем. Интересно, почему?
— Я могла бы ответить, как английская молочница: «Меня никто не приглашал».
— Это странно. Я уверен, что какому-нибудь счастливчику вы станете отличной женой. Только представьте себе, сколько от вас пользы. Его картины всегда были бы в отличном состоянии.
— А что, если бы у него не было картин?
— Я уверен, что вы бы быстро восполнили этот пробел.
Мне не нравился такой легкомысленный поворот разговора. Я считала, что он насмехается надо мною, и, учитывая мои чувства к нему, замужество было для меня больной темой.
— Удивительно, что вы ратуете за брак.
Сказав это, я тут же об этом пожалела. Я покраснела, и, запинаясь, произнесла:
— Извините...
Он улыбался, но уже без насмешки.
— А мне вовсе не странно, что вас это удивляет. Скажите, что означает Д.? Мисс Д. Лоусон. Мне бы хотелось знать. Такое необычное имя.
Я объяснила, что отец мой был Даниэлем, а мать Алисой.
— Даллас, — повторил он мое имя, — вы улыбаетесь?
— Вы это так произносите... с ударением на последнем слоге. Должно быть на первом.
Он, улыбаясь мне, повторил еще раз. «Даллас. Даллас. У меня было чувство, что ему нравится произносить его.
— У вас тоже необычное имя.
— Это наше фамильное имя... с времен первого короля франков. Видите ли, нам приходится соблюдать королевские традиции. У нас бывали Людовики, Карлы, Анри. Но обязательно должны быть Лотеры. А теперь позвольте сказать вам, что вы тоже неправильно произносите мое имя.
Я произнесла, он рассмеялся и заставил меня повторить его еще раз.
— Очень хорошо, Даллас, — сказал он. — Но вы всегда все делаете хорошо.
Я рассказала ему о своих родителях, о том, как помогала отцу в работе. Вероятно, из моего рассказа стало ясно, что они вмешивались в мою жизнь и удерживали меня от замужества. Он отметил это.
— Возможно, это к лучшему, — сказал он. — Часто те, кто не был женат, сожалеют об этом упущении; но те, кто вкусил радостей брака, часто сожалеют об этом еще горше. Им бы хотелось повернуть время вспять и совершать того, что совершили. Но такова жизнь, разве вы не согласны?
— Вы, вероятно, правы.
— Вот, например, я. В двадцать лет я женился на женщине, которую выбрали для меня. Вы знаете, так принято в наших семьях. Как ни странно, такие браки часто бывают счастливыми.
— А ваш? — почти шепотом спросила я.
Он не ответил, и я быстро проговорила:
— Извините. Я становлюсь дерзкой.
— Нет. Вы должны знать.
Я удивилась, и сердце мое забилось сильнее. — Нет, этот брак не был счастливым. Я думаю, что не способен быть хорошим мужем.
— Я уверена, любой человек способен... если захочет.
— Мадемуазель Лоусон, как может человек эгоистичный, нетерпимый, вспыльчивый, к тому же неразборчивый в знакомствах быть хорошим мужем?
— Просто перестав быть эгоистичным, нетерпимым и так далее.
— И вы считаете, что можно вот так просто избавиться от этих неприятных качеств?
— Во всяком случае, нужно постараться подавить их.
Он вдруг засмеялся, и я поняла, что вела себя весьма глупо.
— Я забавляю вас? — холодно спросила я. — Вы спрашивали о моем мнении, и я вам его высказала.
— Вы, конечно, совершенно правы. Я вполне могу представить, как вы подавляете такие неприятные качества, если бы только фантазия моя разыгралась столь бурно, чтобы вообразить, что у вас они есть. Вы, несомненно, знаете, как трагически закончился мой брак.
Я кивнула.
— Мой опыт семейной жизни убедил меня в том, что я должен навсегда отказаться от нее.
— Возможно, для вас это мудрое решение.
— Я был уверен, что вы его одобрите.
Я поняла, о чем он говорил. Значит, он догадался, что мои чувства к нему стали слишком глубокими, и это было предупреждением.
Я почувствована себя задетой, оскорбленной и быстро произнесла:
— Меня весьма заинтересовали некоторые стены в замке. Мне пришло в голову, что там под слоем извести могут скрываться фрески.
— Неужели? — сказал он. Мне показалось, что он не слышал моих слов.
— Я помню, как мой отец сделал замечательное открытие в одном из старинных домов в Нортумберленде. Это была чудесная картина, скрытая в течение веков от человеческих глаз. Я уверена, что здесь возможны подобные находки.
— Находки? — повторил он.
О чем он думал? О своем слишком бурном супружестве с Франсуазой? Но было ли оно бурными? Скорее этот брак был глубоко несчастным и принес неудовлетворение обоим супругам, раз он решил никогда больше не повторять подобный опыт.
Глубокая страсть наполняла мое сердце. Что мне делать? Как я могла уехать отсюда и вернуться... в Англию... к новой жизни, в которой не будет ни таинственного замка, ни графа, которому я так страстно желала вернуть утерянное счастье.
— Мне бы хотелось поближе взглянуть на эти стены, — продолжала я.
Он сказал почти яростно, словно отрицая все, что было раньше:
— Даллас, мой замок и я всегда в вашем распоряжении.
