Георгий Ланской - Оглянись на пороге
Погладив его по спине, Наталья полезла с поцелуями, а оторвавшись от его губ, стала ждать, что он скажет.
Он почесал нос и сказал:
— Ты мне все ноги отсидела.
Сергей завозился, и Наталье пришлось встать. Оставленная сигарета дымила на машинке, оставив на белом пластике коричневый след. Мужчина взял ее и швырнул в унитаз, нажал на смыв и открыл дверь, впуская холодный воздух. Не глядя на любовницу, он пошел в спальню, оставляя на полу влажные отпечатки босых ног.
Чувствуя себя полной дурой, Наталья пошла за ним, застав его ползающим на коленях.
— Ты что, не разведешься с ней?
— Ты не видела мои трусы?
— Я тебе вопрос задала.
Стоя к ней голой задницей, Сергей сокрушенно вздохнул, отыскал под одеялом трусы, нацепил их и ответил:
— Конечно нет.
— Как это? — непонимающе отозвалась Наталья.
— Так это. Ты бы оделась, холодно.
Он нашел ее лифчик и протянул, брезгливо нацепив на палец. Соседка дернула нижнее белье к себе.
— Но почему? Нам ведь хорошо, верно?
— Хорошо.
— Тогда почему не хочешь развестись?
Он снова вздохнул.
— Наташ, не начинай, а?
— Я просто хочу знать: почему ты не хочешь разводиться?
— Потому что не хочу. — Сергей пожал плечами. — И никогда не хотел. Чего ты от меня ждала? Что брошу Иру и прибегу к тебе? Извини, конечно, но ты прекрасна только в качестве любовницы.
План, на который она так надеялась, рухнул. Это только с виду конструкция казалась железобетонным монолитом. Стоило повеять легкому бризу, и все развалилось, словно домик из детских кубиков. Этого она не ожидала. Всхлипнув, Наталья схватила свитер, нацепив его на голое тело, нашла брюки и, одевшись, пошла в прихожую с гордо поднятой головой. Сергей ждал, пока любовница обуется, после чего открыл дверь. В последний момент Наталья бросилась к нему с поцелуями, что он выдержал с вежливым снисхождением.
— Ну хорошо, — холодно сказала она. — Но ты забыл, что на развод может подать и твоя благоверная. И когда это произойдет, сам приползешь ко мне на коленях.
— Вряд ли, — усмехнулся Сергей. — Ты же сама сказала: я — альфа-самец. От таких не уходят.
На улице было холодно, сыро, и скоро Ирина, бесцельно шатавшаяся по проспекту, просто окоченела, упрямо игнорируя различные питейные заведения, где можно было согреться. В кафе и ресторанах могли встретиться знакомые, и ей совершенно не хотелось объясняться по поводу своего перевернутого лица.
По улицам тоже шатались знакомые, малознакомые, почти незнакомые люди, отчего приходилось здороваться через каждые десять метров. Разговаривать, когда на душе было скверно, ей не хотелось.
Ирина решительно свернула в городской парк, купила у замерзшей лоточницы кулечек попкорна и, затерявшись между застывшими до весны каруселями, стала искать место, где можно присесть. Скамейки были мокрыми. Смахнув капли ладошкой, она забралась туда с ногами и уселась на спинку, поклевывая теплый попкорн, словно птица.
Как быть? Что делать?
Ветер, сырой, промозглый, как в Петербурге, забрался ей за шиворот, мокрая голова мгновенно заледенела. Поморщившись, Ирина размотала шарф на шее, покрыла им голову и подняла воротник повыше. Так-то лучше. Мысли вязли в мутной жиже обиды. Одна экранная героиня как-то воскликнула: «За что мне такая злая беда?» И сейчас, вяло пережевывая кукурузные хлопья, Ирина тупо повторяла про себя: «За что мне такая злая беда?»
А ведь была твердо уверена, что самое худшее уже случилось и больше ничто не сможет выбить ее из колеи. И вот прошло всего ничего, а она сидит на мокрой скамейке и думает, что жизнь кончилась. Что самое печальное — никак не получается разобраться в своих чувствах.
Тогда, три года назад, — боже, боже, как давно! — она в какие-то считаные дни испытала все: удовлетворение от собственного труда, короткий триумф и эйфорию, смешанную с мучительной болью, а потом унизительное отступление в дальний окоп, где пришлось зализывать раны. Сейчас и отступать некуда, и поддержки ждать не имеет смысла. Ирина поежилась. Три года назад отношения были другими. Муж любил, а она…
Сережа был своим, знакомым с детства, насквозь родным и привычным. Друг семейства, выбившийся в люди благодаря папочкиной протекции, умный, начитанный, слегка циничный. Кавалер на всех мероприятиях, с которым она танцевала неуклюжие вальсы, поскольку он был неповоротлив, как бегемот, и постоянно наступал на ноги. Как-то сразу было решено, что, как только стукнет восемнадцать, они поженятся, и поскольку других вариантов не было, Ирина так и поступила. Да и в самом деле, за кого еще? В училище мальчики были либо давно разобраны, либо сами предпочитали мальчиков.
На самом деле ей было все равно. Сергей был ничуть не хуже других кандидатов, к тому же относился к Ирине настолько трепетно, что раздумья оказались недолгими. Она на тот период была одержима сценой, карьерой, которая медленно шла в гору, так что на мужа времени оставалось мало.
Супруг был настолько своим, что Ирина была уверена: деться ему некуда. И сегодня, получив сокрушительный хук от соседки, заслуживающей только снисходительного презрения, женщина растерялась, не зная, как быть.
К лавочке подбежала собачонка: мокрая, жалкая, с трясущимися боками, — и посмотрела на Ирину с робкой надеждой.
— Я сама теперь, похоже, бездомная, — вздохнула женщина и высыпала попкорн на асфальт. Собака понюхала хлопья, но есть не стала и, робко вильнув хвостом, уставилась прямо в глаза.
— Иди уже, — рассердилась Ирина. — Нет у меня больше ничего.
Собака вздохнула и побежала дальше, продолжая трястись. Глядя на нее, женщина поняла, что сама вымокла, замерзла, и наверняка нос покраснел. Шататься по улицам было уже невыносимо, идти домой или к родителям — невозможно, потому что придется объясняться, что-то говорить, а у нее не было ни желания, ни сил. Подруги тоже не вариант, поскольку непременно начнут сочувствовать или тайно злорадствовать, чего тоже не хотелось до колик в желудке. Робкую мысль о гостиничном номере подавил внутренний протест. К тому же для этого нужен паспорт, а он остался дома.
Получалось, что идти некуда.
Еще в училище, когда ее не поставили на главную роль в «Лебедином озере», старенький хореограф спокойно ответил на гневную тираду:
— Балерина должна быть либо гениальной, либо тупой как пробка. Ты, Ира, не гениальна, уясни себе это раз и навсегда. Но самая большая беда, что для отличной балерины ты слишком умна. А это плохо. В нашей профессии думать надо чем угодно: ногами, руками, шеей — но только не мозгами. Попробуй их отключать, и тогда все получится.
