Евгения Марлит - Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины
– Эмиль! – воскликнула она дрожащим от гнева голосом.
Он вздрогнул и растерянным взглядом осмотрелся кругом. Его руки невольно опустились.
Елизавета схватилась за спинку ближайшего стула. На этот раз резкий голос баронессы показался ей прелестной музыкой, так как он явился ей на помощь. А там, дальше, стояла высокая, стройная фигура человека, при виде которого ее остановившийся пульс снова забился сильнее. Ей хотелось броситься перед ним на колени и умолять его: «Огради меня от этого человека, я бегу и отворачиваюсь от него, как от греха». Но какой взгляд был брошен ей! Неужели этот холодный уничтожающий блеск исходил из тех глаз, которые еще несколько дней тому назад с такой нежностью искали ее взгляда?
Елена, окаменев, смотрела на эту сцену. Внезапно она выдернула свою руку и, шатаясь, направилась к Елизавете. Она ни минуты не сомневалась в том, что предложение Гольфельда принято и союз заключен.
– От души поздравляю вас, дорогая Елизавета! – горячо воскликнула она, между тем как у нее из глаз брызнули слезы, и взяла дрожащие руки молодой девушки, – Эмиль дает мне в вашем лице милую сестру. Любите меня и я буду до гроба благодарна вам. Не будь так мрачна, Амалия, – обратилась она к баронессе, которая продолжала стоять на пороге, как соляной столб, – ведь речь идет о счастье Эмиля! Посмотри на Елизавету. Разве она не может удовлетворить все твои требования к той, которая в будущем должна стать столь близкой тебе? Она молода, богата, щедро одарена природой, из древнего рода, с известным именем…
Она испуганно остановилась. Только теперь в оцепенелые члены Елизаветы начала возвращаться жизнь, она лишь теперь стала понимать то, о чем говорилось. Быстрым движением освободив свои руки из рук Елены и высоко вскинув голову, она дрожащим голосом произнесла:
– Вы ошибаетесь, сударыня, я не дворянка.
– Как? Разве вы не имеете бесспорного права носить имя фон Гнадевиц?
– Да, но мы отказываемся от этого права.
– И вы действительно хотите пренебречь таким счастьем?
– Я не могу себе представить, чтобы истинное счастье могло зависеть от простого звука.
Ясно чувствовалось, что изо всех сил она старалась придать своему голосу уверенность.
Тем временем баронесса подошла ближе, начиная понимать все, что здесь происходит. В душе она чрезвычайно злилась на своего сына – ведь он не спросил ее материнского совета и согласия. К тому же эта избранница была для нее ненавистным существом. Но она прекрасно знала, что ее возражения вызовут только презрительную усмешку сына и еще более укрепят его в своем решении. Баронесса видела также, что Елена принимает горячее участие в этом деле и инстинктивно чувствовала – с этой стороны нечего бояться какого–либо проигрыша. Поэтому она решила изобразить прощающую и все понимающую мать. Но слова Елизаветы заставили ее замолчать. У надменной дворянки мелькнула мысль, что молодая девушка своим упорством может сама испортить дело, значит, нужно подлить масла в огонь.
– Мы имеем здесь дело с чисто мещанскими взглядами, – сказала она Елене, которую возражение Елизаветы до крайности удивило, и язвительно продолжала, обращаясь к Елизавете: – Вероятно, вы имеете веские причины, заставляющие вас бояться света?
– У меня нет никаких причин, заставляющих бежать от света, – возразила последняя, уже значительно овладев собой. – Мы любим свое имя, потому что оно чистое и честное и не хотим менять это бесспорное наследие на имя, приобретшее свою славу чужими слезами и потом.
– О, как возвышенно! – со злой иронией заметила баронесса.
– Вы не можете говорить это серьезно, Елизавета, – сказала Елена, – не забывайте, что это зависит от вас – счастье двух людей, – и она бросила на собеседницу многозначительный взгляд, однако та не поняла его. – В ту среду, где вы теперь будете вращаться, вы должны принести с собой дворянское имя. Вы это знаете так же хорошо, как и я, и из–за каприза не станете разбивать надежды свои и другого человека.
– Я не понимаю вас! – опять разволновалась Елизавета. – Мне совершенно не приходило в голову связывать в этим именем какие–либо надежды, я не могу себе представить, как может счастье другого человека зависеть от решения такой незаметной девушки, как я.
– Но, милое дитя мое, – возразила Елена, – подумайте: ведь с сегодняшнего дня мы – сестры. Не правда ли, Рудольф, ты с радостью примешь невесту Эмиля в нашу семью и разрешишь мне поделиться с нею?
– Да, – послышался глухой, но решительный ответ. Елизавета в изнеможении провела рукой по лбу.
Слова, которые она только что услышала, звучали крайне несправедливо и неверно. «Невесту Эмиля» сказала Елена. Значит, это она! Ужас! Кажется, эти люди сговорились, чтобы напугать ее? И фон Вальде, знавший, что она ненавидит Гольфельда, заодно с ними.
– Я вижу, что здесь произошло недоразумение, причину которого совершенно не могу понять, – задыхаясь, произнесла девушка, – разъяснить его было бы делом господина фон Гольфельда, но так как он предпочитает молчать, то я вынуждена заявить, что никогда не давала ему подобного слова!
– Но, милая, – нерешительно и смущенно произнесла Елена, – разве мы при входе не видели собственными глазами, что…
Она остановилась.
Эти слова как громом поразили Елизавету. В ее невинной душе ни разу не появлялся страх, что ее минутная беспомощность может быть истолкована как–нибудь иначе, теперь же она, к своему великому негодованию увидела, что эта беспомощность бросает на нее ужасную тень. Она еще раз обернулась к Гольфельду, но одного взгляда ее было достаточно, чтобы убедиться: с этой стороны ей нечего ждать спасения своей чести. Он стоял у окна спиной к присутствующим, как уличенный школьник. Его молчание, конечно, могло быть истолковано весьма различно.
– Боже мой, какой кошмар! – воскликнула несчастная. – Вы видели, – продолжала она, переводя дух, – как беззащитное существо тщетно старалось избавиться от навязчивости бесчестного человека. Уверения в моем глубоком презрении и полнейшей антипатии не смутили его. Я не раз уже высказывала такое свое отношение к господину фон Гольфельду, но несмотря на это…
Шум позади заставил Елизавету вздрогнуть и замолчать. Елена упала на диван, судорожно ухватившись за скатерть рукой, которая так сильно дрожала, что вся посуда на подносе зазвенела. Лицо ее стало мертвенно бледным, ее угасший взор был устремлен на Гольфельда. Она тщетно старалась овладеть собой. Свет, внезапно озаривший отвратительную интригу, сплетенную ее двоюродным братом, был слишком ярок и сильно поразил доверчивую душу Елены.