Евгения Марлит - Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины
– Говори, пожалуйста. Может быть, я должен иметь честь быть шафером у господина фон Гольфельда?
Елена вздрогнула от язвительной насмешки, звучавшей в этих словах, и после небольшой паузы, во время которой фон Вальде встал и несколько раз прошелся по комнате, с упреком произнесла:
– Ты не симпатизируешь бедному Эмилю, и сегодня это особенно заметно. Настоятельно прошу тебя, милый Рудольф, выслушай меня спокойно, я должна сегодня поговорить с тобой об этом.
Скрестив руки, он прислонился к окну и сухо произнес:
– Ты видишь, я готов выслушать тебя.
– Его невеста, – нерешительно начала Елена (ледяной взгляд брата пугал ее!) – бедна…
– Как это бескорыстно со стороны Гольфельда! Дальше!
– Доходы Эмиля невелики…
– Да, у него всего лишь шесть тысяч годового дохода. Конечно, он должен умереть с голоду.
Елена замолчала, удивленная. Ее брат никогда не преувеличивал. Сумма, которую он назвал, очевидно, была верна до последнего пфеннига.
– Ну, может быть, он и богаче, чем я думала, – снова начала Елена после продолжительного молчания, – но в данном случае это совсем неважно. Я очень люблю ту, которую он выбрал… Она сделала нечто, за что я буду ей вечно благодарна… – Фон Вальде забарабанил по стеклу пальцами с такой силой, что оно грозило разлететься вдребезги. – Пусть она будет моей сестрой, – продолжала Елена, – я не хочу, чтобы она вошла в дом Эмиля бесприданницей и хотела бы предоставить ей доходы с Нейборна. Можно?..
– Это имение принадлежит тебе, ты достигла совершеннолетия, и я не имею права что–либо запрещать или разрешать.
– Конечно, имеешь, хотя бы потому, что являешься моим наследником. Значит, у меня есть твое согласие?
– Разумеется, если ты считаешь, что оно безусловно необходимо.
– Благодарю тебя, благодарю, – перебила его сестра, протягивая ему руку, но он не заметил этого, хотя и смотрел на нее. – Ты недоволен мною? – тревожно спросила она после некоторого молчания.
– Я не могу быть недовольным тобою, когда ты имеешь намерение осчастливить людей и, вероятно, вспомнишь, что я не раз помогал тебе в этом. Но тут я сделаю тебе упрек в чрезмерной поспешности. Ты, кажется, очень торопишься устроить несчастье этой молодой девушке.
Елена подскочила, как ужаленная и запальчиво воскликнула:
– Это жестокие слова! Твое предубеждение против бедного Эмиля, основанное Бог знает на чем, заходит уже слишком далеко… Ты очень мало знаешь этого молодого человека.
– Я знаю его слишком хорошо, чтобы не иметь желания узнать ближе. Это дармоед, ничтожный человек без всякого характера, с которым будет несчастна каждая женщина, предъявляющая хоть какие–то требования к мужчине. Горе бедняжке, когда она придет к этому убеждению!
Голос его задрожал от внутреннего волнения. Елена же слышала в нем только досаду и озлобление.
– Боже, как ты несправедлив! – воскликнула она, поднимая глаза, полные слез. – Рудольф, ты грешишь! Что сделал тебе Эмиль, что ты с таким озлоблением преследуешь его?
– Разве для того, чтобы узнать характер человека, нужно получить от него оскорбление? – гневно произнес он. – Дитя, это тебе нанесено оскорбление, но ты ослеплена. Настанет день, когда ты убедишься в этом и прозреешь. Если бы я приложил все усилия, чтобы чаша миновала тебя, все равно это не привело бы ни к чему. Теперь ты видишь во мне варвара, оскорбляющего тебя в твоих лучших чувствах. Ты сама заставляешь меня предоставить тебя себе до того момента, когда ты придешь искать утешение от него у меня на груди. А что должна делать та, которая будет связана с ним навсегда?
Фон Вальде вышел в другую комнату, захлопнув за собой дверь. Елена некоторое время сидела, словно пораженная громом, а потом, с трудом поднявшись и держась за стены, вышла из комнаты.
Ею овладело чувство глубокой горечи и ненависти к брату. Ей казалось, что она жутко виновата перед Эмилем уже в том, что подобные речи коснулись ее слуха. Он никогда не должен был узнать, что позволил себе говорить о нем ее брат, но после этого она ни в коем случае не могла допустить, чтобы Гольфельд пользовался гостеприимством в Линдгофе. Она должна была, конечно, не называя причин, предложить ему вернуться в Оденбург. Но перед этим предложить ему выяснить отношения с Елизаветой.
С этими мыслями Елена вошла в столовую, а когда несколько минут спустя там появился Гольфельд, приняла его со спокойной ласковой улыбкой и рассказала, что ее брат дал свое согласие относительно приданого невесты, не спросив ее имени. Она выразила желание видеть сегодня же Елизавету у себя, и Гольфельд, обрадованный спокойной манерой, с которой она говорила, согласился на это. Было решено, что свидание состоится в четыре часа в павильоне. Гольфельд тотчас пошел, чтобы от имени Елены отдать соответствующие распоряжения. Как удивилась бы она, если бы услышала, что лакею было велено пригласить фрейлейн Фербер к трем часам, а дворецкий должен был все приготовить в павильоне к этому времени, никак не позже!
19
Когда слуга из Линдгофа позвонил у калитки Гнадека, Елизавета сидела в сенях и плела гирлянду из плюща, а мисс Мертенс держала в руках наполовину готовый венок из астр. Могила на кладбище Линдгофа была убрана. Сегодня между пятью и шестью часами пастор назначил торжественное предание земле гроба с бренными останками прекрасной Лилы, и гирлянды послужат ее последним украшением.
Посоветовавшись с матерью, Елизавета приняла приглашение. Вскоре после ухода слуги явился Рейнгард. У него был озабоченный вид и на вопросы мисс Мертенс он ответил, что фон Вальде явился из Тальлебена в ужасном состоянии духа.
– Вероятно, впечатления, вынесенные отгула, были ужасны. Мне надо было сделать кое–какие сообщения, но в течение своего доклада я убедился, что он ничего не слушает; он сидел передо мною, как потерянный. Когда я начал говорить ему о находке здесь, в Гнадеке, он с нетерпением и досадой прервал меня словами:
«Я уже довольно слышал об этом. Пожалуйста, оставьте меня в покое».
От мисс Мертенс не ускользнуло, что Рейнгард был очень оскорблен топом, которым говорил с ним его хозяин.
– Мой друг, – с утешением в голосе сказала она, – когда большое горе сваливается на нас, все окружающее становится нам безразличным или даже непереносимым. Господин фон Вальде, вероятно, очень любил покойного. Но ради Бога, Елизавета, – прервала она себя, – что вы делаете? Неужели вы находите, что это красиво? – и она указала на гирлянду.
Елизавета, слушая Рейнгарда, схватила несколько больших георгинов и вплела их в однообразную зелень гирлянды, что действительно придало ей очень некрасивый вид. Девушка, покраснев до корней волос, с неудовольствием посмотрела на свою работу и поспешила выбросить несчастные цветы.
