Дорогая мамуля - Робертс Нора

– Не уходи, Бобби, потерпи еще немного, – сказала Ева, увидев, что его глаза начинают закрываться. – Что было дальше?

– Я… Она так мне улыбнулась… Я помню эту улыбку. Вроде «Ой, смотри, что я наделала». И я не знаю, не знаю… Я услышал ее крик. И все вокруг закричали, машины загудели. Я обо что-то ударился. Говорят, это оно меня ударило, но я ударился, и я больше ничего не помню, пока не очнулся здесь.

– Ты поскользнулся?

– Наверно. Столько народу…

– Ты кого-нибудь видел? Может, кто-то тебе что-то сказал?

– Не помню. Мне нехорошо. Как будто это не я.

Его кожа была белее простыни, на которой он лежал. От этого синяки и ссадины на лице выделялись особенно ярко, буквально резали глаза и ее совесть, и без того терзаемую чувством вины.

И все же она гнула свое.

– Вы делали покупки. Вы купили елочку.

– Мы купили елочку. Хоть немного порадоваться. Что стало с елочкой? – Его глаза закатились, потом вновь вернулись к ней. – Неужели все это правда? Хотел бы я сейчас быть дома. Ничего не хочу, только домой. Где Зана?

Бесполезно, решила Ева. Она теряла время и заставляла его даром тратить силы.

– Я ее позову.

Она вышла. Зана, дрожащая и бледная, стояла в коридоре.

– Можно мне войти? Пожалуйста! Я не буду его расстраивать. Все, я успокоилась. Я просто хочу его видеть.

– Да-да, входи.

Зана выпрямилась и надела на лицо улыбку. Ева проследила, как она входит, услышала, как она жизнерадостно щебечет:

– Нет, ты только посмотри на себя! Странный у тебя способ покупать мне шляпки!

Чтобы скоротать ожидание, Ева позвонила в лабораторию и выругалась, когда ей сказали, что получить желаемое она сможет только двадцать шестого числа. Очевидно, перед Рождеством даже ее гнев был бессилен. Ну, если лаборатория ей не подчиняется, то управление – это другое дело. Она позвонила и потребовала посменной круглосуточной охраны для Заны в гостинице и для Бобби в больнице.

– Да, – рявкнула она, – включая Рождество. – И в раздражении позвонила Рорку. – Я задержусь.

– Всегда найдешь, чем меня порадовать. А почему ты в больнице?

– Это не я. Потом объясню.

– Я сам еще не скоро освобожусь, у меня много дел. Давай встретимся, поужинаем где-нибудь.

– Ладно. Если получится. – Ева увидела, что Зана вышла из палаты. – Мне пора. Увидимся.

– Он устал, – вздохнула Зана, – но держится бодро. Даже шутил со мной. Сказал, что с сосисками завязал на всю жизнь. Спасибо, что подождала меня. Мне легче, когда рядом есть кто-то знакомый.

– Я отвезу тебя обратно в гостиницу.

– А можно мне остаться с Бобби? Я могла бы спать в кресле у его кровати.

– Будет лучше, если ты выспишься как следует. Утром я пришлю за тобой патрульную машину, тебя привезут сюда.

– Я могла бы взять такси.

– Нет уж, давай перестрахуемся. Просто на всякий случай. Я восстановлю полицейский пост в гостинице.

– Зачем?

– Это просто мера предосторожности.

Вдруг совершенно неожиданно Зана схватила Еву за плечо.

– Ты думаешь, кто-то хотел убить Бобби? Ты думаешь, все это было подстроено?

Ее голос поднялся на несколько октав, пальцы больно впились в плечо Евы.

– Нет никаких данных в подтверждение этой версии. Просто я предпочитаю осторожность. Если тебе что-то нужно, мы можем это купить по дороге в гостиницу.

– Он поскользнулся. Он просто поскользнулся, вот и все, – решительно повторила Зана. – Ты просто проявляешь осторожность. Ты просто заботишься о нас.

– Совершенно верно.

– А мы можем поискать, может, у них тут есть киоск… ну, сувенирный киоск или что-то в этом роде? Я купила бы Бобби цветочков. А может, даже маленькую елочку? Мы купили елочку, но, мне кажется, она попала под колеса.

– Да, конечно, без проблем.

Борясь с нарастающим в душе нетерпением, Ева спустилась вниз, в магазинчик сувениров. Она ждала, бродила с места на место, пока Зана мучительно раздумывала, какие цветы, какую из совершенно одинаковых маленьких елочек ей выбрать.

Потом встал вопрос об открытке, что означало новые мучительные сомнения. Тридцать минут ушло на решение задачи, на которую Ева потратила бы тридцать секунд. Зато щеки Заны окрасились румянцем, когда ее заверили, что цветы и елочка будут доставлены наверх в течение часа.

– Ему будет приятно их увидеть, когда он проснется, – сказала Зана, когда они вышли на улицу. Ветер задувал порывами, и она застегнула свое испачканное пальто. – Как ты думаешь, может, цветы некстати? Не слишком по-женски? Так трудно выбрать цветы для мужчины!

Господи, откуда ей было знать?

– Они ему понравятся.

– Боже, какой холод! И снег опять пошел. – Зана остановилась и запрокинула голову. – Может, у нас будет белое Рождество. Было бы здорово. В Техасе, там, где мы живем, снега почти не бывает, а если он все-таки пойдет, то тут же тает, оглянуться не успеешь. Когда я впервые увидела снег, я даже не знала, что это такое. А ты?

– Это было давно. – За окном очередного жалкого гостиничного номера. Может, в Чикаго. – Не помню.

– Я помню, как однажды слепила снежок, и как рукам было холодно. – Зана взглянула на свои руки и спрятала их в карманы пальто. – Если ночью шел снег, поутру выглянешь в окно, а там все такое белое и чистое… – Она остановилась у машины, пока Ева отпирала дверцу. – Знаешь, как сердце бьется от волнения, когда думаешь: вдруг в школе занятий не будет?

– Нет, не помню, – повторила Ева.

– Я просто болтаю, не обращай на меня внимания. Со мной бывает, когда я нервничаю. Думаю, ты уже готова к Рождеству.

– В основном.

Ева влилась в поток машин, с тяжелым сердцем готовясь поддерживать светский разговор.

– Бобби хочет провести поминальную службу по своей матери до конца года. – Зана начала нервно крутить верхнюю пуговицу пальто: ее руки ни на минуту не оставались в покое. – Не знаю, удастся ли нам теперь это сделать, когда он так пострадал. Он думал… мы думали, что хорошо было бы провести службу до Нового года. Чтобы оставить все эти горести в старом году. Когда мы сможем уехать домой?

Невозможно их тут удерживать, думала Ева. Можно потянуть время, но нет законных причин требовать, чтобы они остались в Нью-Йорке после того, как врачи разрешат транспортировку Бобби.

– Посмотрим, что скажут врачи.

– Я думаю, мы больше сюда никогда не вернемся. – Зана поглядела в боковое стекло. – Слишком много всего случилось. Слишком много тяжелых воспоминаний. Наверно, я тебя больше никогда не увижу, когда мы уедем. – Она помолчала минутку. – Если ты узнаешь, кто убил маму Тру, Бобби придется еще раз сюда ехать?

– Я бы сказала, это будет зависеть от обстоятельств.

Ева вошла в гостиницу и поднялась в номер, чтобы убедиться, что все в порядке. Она потребовала и получила копию записи с диска наблюдения в вестибюле, поставила на дверях номера своего человека и с облегчением сбежала.

Она вернулась в управление и обнаружила у себя на столе две нарядно завернутые коробки. Бросив взгляд на открытки, она убедилась, что они от Пибоди и Макнаба. Одна для нее, другая для Рорка.

Ева не испытала никакого праздничного подъема и не стала открывать свою коробку. Она отодвинула подарки в сторону и принялась за работу. Написала свой отчет, прочитала отчет Пибоди и внесла их в дело.

Следующие полчаса она просидела в тишине, изучая свои записи. Ей надо было многое обдумать. Перед уходом она повесила на окно подарок Миры. Вдруг он поможет?

Загадочный круг тускло поблескивал на фоне темного окна. Ева вытащила из кармана телефон, подхватила подарки под мышку и вышла из кабинета.

– Я освободилась.

– Проголодалась?

– Это двусмысленный вопрос. – Ева увидела Бакстера, помахала ему рукой и остановилась. – Давай что-нибудь попроще.

– Я так и думал. «У Софии», – сказал Рорк и продиктовал ей адрес. – Тридцать минут.

– Годится. Если приедешь первым, закажи большущую-пребольшущую бутылку вина и налей мне полный бокал.