Наталья Андреева - Любовь и смерть в социальных сетях
Краснова потрясенно молчала. Караваев же оправился от шока и постепенно закипал. Поскольку Любу не перебивали, она продолжила:
– Татьяна Ивановна регулярно устраивала дочери сцены, отец, я имею в виду биологического Светиного отца, писал гнусные письма. Но подростки не сдавались, и Краснов решился на крайние меры. Он повел Свету в больницу делать анализ ДНК. Чтобы доказать, что она его дочь, следовательно, сестра Стасика. Все подтвердилось, и психика девочки не выдержала. Дома напряженная обстановка, полубезумная мать, да еще, на свою беду, Света была членом группы «Анgелы Sмеrти»…
– Вот это развязка! – нашлась наконец Люська, которая до этой минуты потрясенно молчала. – Это же… Это же сенсация! Что вы скажете, Максим?! – кинулась она к Караваеву.
– Я эту стерву под суд отдам!
– Она в психиатрической больнице, – напомнила Люба.
– Да я ее там сгною! Разорю! По миру пущу!
– А вы? – Люська подлетела к Красновой. И та поплыла:
– Бедная девочка… Значит, она покончила с собой потому, что думала, что мой Стасик ее брат?
– Да!
– Но он ей не брат! – зарыдала Краснова. – О господи! Я же мужу тоже изменила-а-а-а!!!
– Санта-Барбара, – развела руками Люба.
Зал взвыл.
– У нас кончается время, – растерянно сказала Люська. – Честное слово, я не ожидала такой развязки! Ну и триллер! Это не срежиссированно, клянусь! Кто скажет?! – Она подняла над головой микрофон.
– Стерва! – вскочил Караваев.
– Позор! – заорали учителя. – Как так можно?!
– Убийца!!! – выл зал. Некоторые особо впечатлительные дамы грозили Красновой кулаками.
– Какое падение нравов!
– Под су-у-уд!!!
Люба сдалась. Перекричать толпу она не могла. Занавес опустился, когда все были готовы порвать друг друга в клочья. Люська с пылающими щеками кинулась к Любе:
– Это мой лучший эфир! Спасибо тебе!
– Да погоди ты! Надо поговорить с Красновой. Не хватало еще, чтобы и она в больницу загремела, с инфарктом.
Рыдающую женщину вели в гримерку – прятать от взбешенных людей.
– Пропустите! Ей нужен психолог! – закричала Люська и шепнула Любе на ухо: – Мы сделаем еще один эфир. Вытряси из нее все.
– Я подам на вас в суд! – орал Максим Караваев. – Вы выставили меня дураком! Я ваше шоу засужу! Вы мне бабки заплатите!
К нему, на ходу доставая из кармана визитку, уже летел адвокат.
Люба поспешно покинула поле боя и направилась в гримерку. Краснова рыдала, отталкивая стакан с водой, который ей пытались всунуть.
– Любовь Александровна! Сделайте что-нибудь! – кинулась к Любе перепуганная редактор по гостям. – Она все плачет и плачет!
– Выйдите, пожалуйста, – попросила Люба.
Их с Красновой оставили вдвоем. Люба заглянула в лежащую на столе папку, забытую редактором. «Краснова Ирина Евгеньева, 43, маникюрша», – прочитала она.
– Ирина Евгеньевна, все уже закончилось, – мягко сказала Люба. – Вас выведут через черный ход, я скажу, чтобы туда подогнали машину. Вас отвезут домой.
– Мне надо в больницу, – всхлипнула Краснова. – К мужу.
– Выпейте воды.
– Я не знаю, как посмотрю теперь ему в глаза…
– Я думаю, ему сейчас не до того. Он вряд ли увидит этот эфир.
– Соседи скажут. – Краснова опять горько зарыдала.
– Вашего мужа не скоро выпишут. К тому времени случится еще что-нибудь. Люди переключатся на обсуждение других проблем. Жизнь постоянно меняется, поверьте, вас очень скоро забудут. Мужу сейчас надо выздороветь, все другое не имеет значения. Раны серьезные, придется долго лечиться.
– Но теперь все будут знать, что Стасик не его сын!
– Он ведь вам тоже изменил, – мягко напомнила Люба.
– Да, но я первая!
– Я уверена, что это была ошибка.
– Конечно, – судорожно всхлипнула Краснова. – Еще какая ошибка! Меня из… – Она икнула. – Изнасиловали-и-и…
Люба поспешно встала и поднесла ко рту Ирины Евгеньевны стакан с водой:
– Пейте!
Та сделала несколько судорожных глотков.
– Почему вы не заявили в милицию?
– О чем? Что я дура? – горько сказала Краснова. – Я сама с ними поехала. Строители, иностранцы. Веселые были. Я даже не знаю, кто его отец… – Она опять принялась рыдать.
– Понятно.
– Они меня шампанским угощали…
– Подпоили, в общем.
– А потом… Все трое… Ну, как я могла сказать Пете? Ведь мы с ним уже встречались. Замуж захотела за иностранца, – горько сказала Краснова. – Вы ж знаете, какие были времена.
– Да. Знаю.
– Все о красивой жизни мечтали… Казалось, заграница – это рай. Когда они ко мне в метро подсели, я и поплыла. А они развлечься решили с русской дурой…
– Вы скрыли это от мужа, сказали, что ребенок его.
– Ну да, – кивнула Ирина Евгеньевна. – Петя тогда еще был студентом. А я уже работала, – сказала она с гордостью. – И его в квартиру к себе прописала.
– Вы все правильно сделали, – попыталась успокоить ее Люба. – Это было роковое стечение обстоятельств.
– Что Стасик Свету полюбил? Но ведь если бы я сказала правду, она была бы жива! Но я не могла сказать! Не могла, понимаете! И сейчас не скажу. Постойте… – вдруг сообразила Краснова. – Ведь это была запись. Значит, можно, как это? – Она наморщила лоб. – Вырезать!
– Я не руководитель канала, – осторожно сказала Люба. – Это он принимает решение. И боюсь, что оно будет не в вашу пользу.
– Но я же могу… как это? – Краснова вновь наморщила лоб. – Сказать, что подам на них в суд, а?
– Можете. Можете даже подать. Но, боюсь, сумма, которую вам присудят (если присудят), несопоставима с контрактом на рекламу, который получит канал, если передача побьет рейтинги.
– Как же так? – растерянно посмотрела на нее Ирина Евгеньевна.
– Зачем вы вообще сюда пришли?
– Но я же не знала…
Любе искренне было ее жаль, но она понимала, что ничего сделать нельзя. Вырезать из передачи откровения Красновой – все равно что вырвать у Люськи из желудка кусок мяса, который она почти уже переварила. Вот такими наивными, недалекими женщинами и питается монстр по имени ТВ. Слопают и не подавятся. Надо думать, прежде чем идти со своими откровениями на эфир.
– В вашем случае лучшее, что можно сделать, – это уехать, – посоветовала Люба. – Подождать, пока эта история забудется. Завтра, боюсь, она будет во всех газетах. Но потом найдут кого-нибудь другого.
– Да куда ж я уеду! – всплеснула руками Ирина Евгеньевна. – Муж в больнице!
– А у вас есть родственники?
– Свекровь. Но она уже старенькая, ей самой доктор нужен. О господи! Она же тоже это смотрит! Ну, все! Конец моей семейной жизни!
Люба увидела, как приоткрылась дверь гримерки, и Люська стала делать рукой какие-то знаки. Потом в нетерпении топнула ногой.
