Француаза Бурден - Хрустальное счастье
— Я хотел бы задать тебе вопрос, Ален…
Ему так не хватало уверенности, что он долго колебался, прежде чем закончить:
— Между нами, Виржиль тебе… О, я не знаю, как спросить тебя об этом!
Находясь в отчаянии от собственной трусости, он отвернулся, но почти тут‑же почувствовал мощный удар кулаком по плечу.
— Посмотри мне в глаза!
Он чуть не потерял равновесие и машинально схватился за руку Алена, который ее тряс, гремя:
— Ответ — нет! Я всегда смотрел на твоих детей и детей Мари, как на своих! Я его очень люблю, потому что у него много качеств, которые ты даже не заметил, потому что его бунты напоминают мне мою молодость и потому что он на самом деле пристрастился к земле. Ничего больше! Это понятно?
— Да, но не…
— Но что?
— Не злись! Достаточно того, что ты это говоришь…
— Ты мог сам об этом догадаться. Если ты когда‑нибудь будешь интересоваться судьбой Леи, никто не будет подозревать тебя в том, что ты ей увлекся! Почему ты считаешь меня отверженным? Ты считаешь себя обязанным судить меня? Твой сын! Черт‑те что, мне это снится!
отпустил Винсена и отошел от него. Намек был отвратителен. Он никогда не смотрел на Виржиля иначе, как на потерянного мальчика, за которого был частью ответственен.
— У тебя, правда, плохой характер, ты никогда не изменишься, — сказал Винсен, подходя к нему.
Он толкнул его дружески, чтобы рассеять это недоразумение.
— Ты единственный человек на свете, которому я полностью доверяю. Мой вопрос показался тебе оскорбительным? Это было всего лишь любопытство. Идиот, согласен… Но я тебя не сужу, ты ошибаешься, если думаешь так.
— У тебя плохо получилось! — пробормотал Ален.
Ничего больше не объясняя, он толкнул его к тропинке, которая шла по пологому спуску.
— Мы вернемся тем путем, пока ты не получил солнечный удар.
Они оба истекали потом, рубашки приклеились к спине, волосы прилипли ко лбу. Разные, но похожие, соединенные чем‑то более сильным, чем все их ссоры. Они ругались, не доходя до ненависти, несколько раз чуть не подрались, избегали друг друга, сохраняя взаимное уважение. То, что привязывало их одного к другому, не имело названия, но было нерушимо.
Вдали, в долине, на солнце сверкала река, и Ален показал пальцем в ту сторону.
— Уровень тревожно понижается, он никогда не опускался настолько, весной или летом всегда бывают грозы, чтобы принести воды. Жара не редкость в это время, но сейчас начинается настоящая засуха, уже несколько месяцев не упало ни одной капли…
Они остановились на мгновение, держа руку козырьком. Уже скоро будет десять лет, как Филипп утонул здесь, они вспомнили об этом с одинаковой тревогой.
— Я думаю, не вырыть ли нам бассейн где‑нибудь, — вздохнул Винсен. — Ты не возражаешь?
— Это хорошая идея, — ответил Ален напряженно. — Река больше никого не привлекает, и время ничего не изменит. В такую жару молодым надо бы купаться, вместо того чтобы сидеть дома… Поговорим об этом с остальными, я за.
Как этого и хотела Клара, Валлонг основательно касался всех пятерых, потому что все решения, касающиеся владения, могли приниматься или финансироваться только с согласия всех. Малейшее изменение, самое незначительное нововведение собирало семейный совет, заставляя их объединяться, что было одновременно и сближением, и совместным движением вперед. Они обменялись долгим взглядом, прежде чем в тишине снова продолжили путь.
Эрве, который больше не мог сдерживать свое нетерпение, позвонил Мари к концу первой недели каникул и сообщил о своем приезде. Хотя она и ждала его, подсознательно, встреча этого человека с ее семьей, и особенно с Леей, составляла для нее настоящую проблему. Слишком независимая и слишком скрытная, чтобы представить кого‑либо своим братьям или кузенам, она создавала впечатление такой одинокой, что сюрприз должен был быть огромным. Тем не менее, в сорок шесть лет она, казалось, избавилась от своих страхов, комплексов, от всего, что ей до этого мешало быть счастливой.
Когда Мари об этом думала, то понимала, что ее восхищение Шарлем слишком долго ее ослепляло. В то время, когда она была молоденькой девушкой, потом молодой женщиной, ни один мужчина не заслужил ее расположения, настолько она была переполнена своей привязанностью к дяде. Его огромный талант адвоката, его обаяние угрюмого красавца, и даже страдание, которое он мог вызывать, относили всех студентов к разряду детей без интересов. Она тщетно преследовала несбыточную мечту, желая найти кого‑то, кто на него походил, потом она оставила поиск, посвятив себя работе и детям. Сегодня она, наконец, ощущала безумное желание жить, обрести потерянные годы, и одновременно она считала, что Эрве стал зрелым мужчиной, способным ее соблазнить, удержать дольше, чем на время непродолжительной связи. Короче, она хотела любить, насколько могла.
Когда Эрве появился в Валлонге в пятницу вечером, он вышел из своей машины в плачевном состоянии. Покинув Париж на рассвете, он проехал за рулем около восьми часов под палящим солнцем. Он попробовал откинуть верх у своего кабриолета, но жгучий воздух вызвал y него удушье, и он отказался от этой затеи. Он шел по длинной аллее платанов, которая вела к поместью, и чувствовал себя грязным и изнуренным.
Винсен, который стоял на крыльце, принял его первым. Эрве его быстро узнал, даже если никогда не был представлен ему официально, он его часто замечал в коридорах Дворца правосудия, судья Морван‑Мейер был известен в профессиональном кругу. Они обменялись несколькими фразами вежливости, стараясь не разглядывать друг друга с излишним любопытством, потом Винсен проводил его в дом.
— Вам должно быть хочется освежиться. Я сначала покажу вам вашу комнату. Потом я предупрежу Мари, она вас ждет.
Первым впечатлением Эрве, когда он зашел в холл, была неожиданная свежесть. Потом он был поражен импозантностью комнат, их тщательным оформлением. На втором этаже Винсен проводил его по длинной галерее до изысканно провансальской комнаты с занавесками веселой расцветки, белыми стенами, вдоль которых стояла арльская мебель, элегантная и скромная.
— Вы у себя. Ванная комната рядом… Оставшись один, Эрве с облегчением вздохнул.
Первый член племени принял его учтиво. Это воодушевляло. Мари предупредила его, что будет пятнадцать взрослых, один ребенок, два малыша, которые проведут лето вместе, — клан, во чрево которого будет нелегко попасть. Она с иронией уточнила, что он должен, прежде всего, понравиться ее двум братьям и двум кузенам, четырем мушкетерам, которые ее всегда защищали и не упустили бы случая поджарить его на гриле. Он принял душ, тщательно побрился. Переоделся. Прежде чем спуститься, он сквозь закрытые жалюзи осмотрел парк. Поместье, казалось, было райским уголком, и он удивился, что Мари не говорила ему о нем хвалебными словами.
