Карен Робардс - Чужая жена
Если даже Марк и догадался, что произошло между Ронни и его отцом, все-таки не стоит оставлять неопровержимых улик.
Ронни вернулась в кухню. Отец и сын о чем-то оживленно разговаривали, но при ее появлении умолкли.
– Теперь я готова, – объявила она. Том и Марк подняли головы, и она опять поразилась сходству их глаз.
– Я провожу тебя. – Том поднялся из-за стола. – Только оденусь.
Возвратился он так быстро, что Ронни и Марк успели лишь обменяться смущенными улыбками. При появлении Тома Марк поднялся и проговорил:
– Пап, прости, что помешал тебе. Ты сказал, что будешь дома, и я понял так, что…
Непроизнесенное слово угадал бы кто угодно: один.
– Марк, я очень рада, что мне представилась возможность с вами познакомиться, – сказала Ронни. Она решила про себя, что будет делать вид, что все происходящее совершенно естественно. – Ваш папа часто о вас говорит.
– Разве?
Марк недоверчиво глянул на отца.
– Так, иногда, – сказал Том. – Марк, я быстро.
Ронни и Том молча вышли из квартиры и молча спустились по лестнице. Лишь когда они оказались на улице, Ронни нетерпеливо спросила:
– Он догадался?
Том шел рядом с ней, но они не осмеливались прикасаться друг к другу. Давно стемнело, и на улице, похоже, никого уже не было. В вечернем воздухе стоял густой аромат жареного мяса – видимо, кто-то во дворе дома готовил барбекю.
– О да, – проворчал Том. – Между прочим, он считает, что ты конфетка.
– Значит, вы меня уже обсудили?
– Как только ты вышла с кухни, Марк сказал: “Теперь до меня доходит, с чего ты помчался на авиапарад”. И так далее, и тому подобное.
– Нет!..
Том пожал плечами.
– Это факт, и перед ним мы бессильны. Я еще с ним поговорю. Объясню ему, что в некоторых вопросах не может быть однозначных суждений. Что в мире есть не только черная и белая краски. Насколько я понимаю, родители всегда так говорят, когда дети ловят их на чем-нибудь нехорошем.
– Том, неужели тебе придется выступать в такой роли?
– А что мне остается?
Они подошли к машине Ронни и остановились, глядя друг на друга.
– Мы завтра увидимся?
У Ронни неожиданно сел голос.
Том покачал головой.
– У Марка бейсбольный матч. Официальный турнир в Меридиане. Завтра мы весь день будем там и вернемся только в воскресенье к вечеру.
– Ты помнишь, что в пятницу мы уезжаем в Вашингтон?
– Конечно. Я лечу в Калифорнию во вторник.
– Значит…
Том задумался.
– Понедельник?
– День труда. Во второй половине дня я должна быть на выставке. Вместе с Льюисом. А вечером я, наверное, смогу выбраться.
– Марк пойдет на школьную дискотеку. По крайней мере, я так думаю.
– Естественно, твоя квартира исключается.
– Естественно. – Неожиданно губы Тома тронула улыбка. – На двадцатом шоссе есть один мотель. “Роббинс-инн”. Когда я учился в школе, то водил туда девушек. Мотель на отшибе, и вряд ли мы рискуем напороться на кого-нибудь из знакомых. Я предлагаю встретиться на стоянке в понедельник в восемь часов. Идет?
– Постараюсь.
Том взял ее руку и прижал к губам.
– Не беспокойся насчет Марка. Я беру его на себя.
Они поцеловались, и Ронни села за руль.
В понедельник у них состоялось свидание в мотеле. Во вторник Том улетел в Калифорнию. На этот раз он оставил ей номер телефона, так что она могла позвонить ему – ночью, когда никто не услышит.
А в пятницу Льюис и Ронни уехали в Вашингтон.
Их трехэтажный кирпичный дом в Джорджтауне по размерам значительно уступал Седжли, но ничуть не менее красноречиво свидетельствовал о богатстве и аристократическом происхождении хозяев. Потолки высотой в четырнадцать футов были украшены фризами. Камины почти во всех комнатах. Паркетные полы покрыты восточными коврами розовых и голубых тонов. На стенах висят картины представителей самых разных стилей и направлений – Сарджент, Сезанн, Эндрю Уайет[12]… Мебель обита парчой и шелком. Практически каждый стул или шкаф представлял собой музейный экспонат.
Именно в этот дом Ронни вошла когда-то в качестве невесты Льюиса. Здесь она всегда дома. В Вашингтоне ей было уютно, а в Миссисипи – никогда. В Вашингтоне она чувствовала себя в своей тарелке. Хотя она была моложе большинства сенаторских жен, но она принадлежала к их кругу. В Вашингтоне никто не называет ее “второй миссис Ханнигер”. Во всяком случае, в ее присутствии.
Сразу по приезде Ронни с головой окунулась в бесконечные приемы, обеды, ужины… Она болтала с приятельницами по телефону, посещала парикмахера, ездила по магазинам. Вместе с Льюисом она побывала в Белом доме на обеде, данном в честь президента Заира, прибывшего в Штаты на переговоры о финансовой помощи. Сходила на последнюю театральную премьеру. Возобновила посещения так называемого “девичьего клуба”, организованного женой президента; этот “клуб” собирался в просторном, светлом солярии Белого дома.
И все же вашингтонская жизнь радовала ее далеко не так, как весной, до отъезда в Миссисипи. Она не получала удовольствия от дорогих платьев, роскошных приемов, общения с денежными мешками и разного рода знаменитостями. Даже завтрак с первой леди не произвел на нее особого впечатления.
Потому что ей не хватало Тома.
После встречи в мотеле они не виделись, зато по ночам разговаривали по телефону. Во время этих разговоров для Ронни во всем мире существовала только телефонная трубка, из которой доносился его голос. А если она возвращалась слишком поздно и не могла ему позвонить, то ложилась и выла в подушку от тоски. А следующий день представлялся ей блеклым и унылым.
В пятницу они с Льюисом посетили Билла Кеннета, сенатора от Теннесси; его совсем недавно ввели в состав комитета по транспорту, членом которого был и Льюис.
Прием начинался в девять – по вашингтонским меркам рано. Ронни надела короткое черное платье и черные туфли на высоких каблуках. Волосы ее были распущены, в ушах сверкали бриллиантовые серьги. Короче говоря, глянув на себя в зеркало, она осталась вполне довольна своей внешностью.
Они вошли в дом Кеннета примерно в девять сорок пять (никогда не следует приходить рано!). Льюис, одетый в темный костюм и белоснежную рубашку, был, как всегда, величав и импозантен. Он заметно гордился женой, однако уже через несколько минут покинул ее и вступил в оживленную беседу с двумя старыми друзьями. Ронни занял разговором перуанский посол.
– Ой, Ронни! Как поживаете? Дорогая моя, как же вы прекрасно выглядите! А серьги! Чудо!
Восторженная худощавая шатенка в платье от Армани оказалась Лейси Кеннет, женой Билла. Она была на семь или восемь лет старше Ронни, но выглядела значительно моложе своих лет.
