Александра Матвеева - Банкирша
Я плюхнулась на ближайший стул. Сижу, а между лопаток струйка пота течет, течет…
Роза Дмитриевна залпом выпила новую порцию коньяка. Было заметно, что ее отпустило. Дама развеселилась. Увидев входящего Юру, нагнулась ко мне и заговорщицки зашептала:
— Какой у тебя мальчишечка славный. Уступишь мне, а?
Я покачала головой. Захмелевшая бизнес-вумен огорченно похлопала коротенькими, густо накрашенными ресничками и предложила:
— Не хочешь отдавать, давай меняться. У меня знаешь какой красавчик? Хочешь, позову?
* * *Я не сразу решила, стоит ли мне звонить репортерше. Позвонила, не будучи уверена, что поступаю правильно.
Она показалась мне озабоченной, когда, выслушав мою неловкую благодарность, негромко заметила:
— Елена Сергеевна, боюсь, что вы можете пожалеть о моем вмешательстве.
— Что случилось?
— Пока ничего. Но шеф-редактор рубрики нехорошо обрадовался теме. А он у нас, как бы это попонятней сказать.., борзый очень.
Прошло несколько дней, и стало ясно, что она имела в виду.
Статья называлась «Кошелек или жизнь». В ней описывалось несколько неясных случаев смерти богатых москвичей. В частности, скоропостижная кончина владелицы «Сибири». Была приведена беседа с соседкой по подъезду, не устававшей удивляться обстоятельствам смерти и похорон предпринимательницы.
* * *Дом малютки ремонтировали югославы. Молчаливые черноволосые мужчины прилежно и настойчиво, словно муравьи, копошились в комнатах, сновали по коридорам.
Детей на время ремонта не выселяли, просто переводили из комнаты в комнату. Сначала мебель перетаскивал персонал, состоящий на сто процентов из женщин, потом строители стали это делать сами.
Я ходила по дому с прорабом, проверяя качество и объем выполненных работ. Ремонт оплачивал фонд.
Закончив дела, я зашла в бухгалтерию.
Марина вместе с пожилой женщиной склонились над заваленным бумагами столом.
«Им нужен компьютер», — подумала я и сделала очередную пометку в записной книжке.
— Я закончила, можно ехать. — Я стояла на пороге и не хотела проходить в крошечную, душную комнату.
Марина подняла золотоволосую голову:
— Мне надо еще полчасика. Подожди в саду.
Я кивнула и вышла в сад. До него у нас еще не дошли руки. Он довольно большой, заросший и неопрятный. Листва уже побурела от пыли. Скамейка, старая, давно не крашенная, но крепкая, стоит под тополем в самой гуще кустов.
Я пробираюсь к ней и сажусь, сбросив босоножки.
Земля на вытоптанном кусочке травы перед скамейкой теплая, и босые ступни наслаждаются прикосновением к ней.
Одиночество. Это именно то, в чем я нуждаюсь. Я позволила своему лицу расслабиться, скинув ставшую привычной маску спокойствия. Какое облегчение… Уголки рта опускаются, голова повисает, плечи ссутуливаются.
Голоса. Меня ищут. Я надеваю босоножки, провожу платком по лицу, руками взбиваю прическу.
Марина тревожно заглядывает мне в лицо и, успокоенная, улыбается. Со мной все в порядке. Спокойное приветливое лицо, прямая спина, гордо откинутая голова, уверенные движения.
Из машины я позвонила Милке на работу.
— Эмилия Владиславовна приболела, — пробасила трубка, и я набрала домашний номер.
— Алло? — хрипло вопросили после пятого гудка.
— Мил, ты чего, простыла?
— Ага, ангина.
— Навестить-то тебя можно?
— Навести. Я не заразная.
— Ладно. Сейчас приеду.
— Выпить захвати. И поесть. А то Танька мне одно молоко и бананы покупает. Вычитала где-то, что при ангине полезна банановая диета. На мне проверяет, дура. А у меня за три дня уже хвост прорезался.
Юра и Марина стараются не смеяться громко, уважая мои чувства к Милке.
Обобрав универсам и овощной рынок поблизости, добираемся до родной девятиэтажки.
Юра провожает меня до Милкиной квартиры. Хотя какой от него толк, если обе руки заняты пакетами. С другой стороны, пакеты кому-то носить надо.
Милка в длинном и, конечно же, красном халате открывает дверь. Юра опускает пакеты на пол в прихожей.
— Отвезешь Марину и займи себя чем-нибудь пару часов. Поешь, что ли, где-нибудь…
Мой телохранитель кивает, выходит и остается у двери. Милка, покачивая головой и похмыкивая, запирает все замки и засовы. Юра с той стороны толкает дверь плечом. Дверь сотрясается, но выдерживает.
Милка показывает мне большой палец. Мы тащим пакеты на кухню.
— Ты прости Юру, — говорю я. — Он действует по инструкции. У кормильца — паранойя.
— Да нет, — серьезно возражает Милка, — твой Скоробогатов прав. Береженого Бог бережет.
— А ничего, что ты ходишь? Температура-то у тебя какая?
— А… — беспечно машет рукой моя подруга. — Сейчас подносик создадим да пойдем в комнату. Я лягу, и ты рядом. Жрать хочется, моченьки нет. Танька-стерва голодом морит. Я хотела Лидуню позвать, да она на даче. Правда, Лешка набивался.
Она хохочет. Я тоже смеюсь.
Без малого тридцать лет назад Лешка был Милкиным мужем. Чуть больше полугода длился их брак.
Жизнь у них не задалась с первого дня. Лешка — удалой лейтенант из «уголовки» — был горяч, ревнив и не слишком образован. Интеллигентная, свободолюбивая умница Милка не долго терпела его эскапады и отправила «Отелло» восвояси.
На этом их история кончилась. А через пять лет началась другая.
Лидуня окончила медицинское училище и работала в поликлинике медсестрой. И вот однажды к ней в процедурный кабинет пришел парень. Они долго приглядывались друг к другу, но все-таки вспомнили о своем знакомстве.
Выяснилось, что Лешка ушел из милиции и, вспомнив, чему учился в техникуме, устроился прорабом на стройку.
За все пять лет после развода Милка с Лешкой ни разу не виделись и вообще не интересовались жизнью друг друга. И все равно, когда Лешка начал ухаживать за Лидуней, та страшно переживала, не знала, как сказать Милке, и для решительного разговора с ней брала с собой Таньку.
Все это давно быльем поросло. Лидуня вырастила из Лешки хорошего мужа. Но всякий раз на общих праздниках подвыпившая Милка начинает на глазах у всех клеиться к Лешке.
Лидуня делает вид, что ей это безразлично. Лешка крутится, как уж на сковородке, и смущается. Танька злится, а Милка радуется. Каюсь, я тоже веселюсь.
Милка устроилась в подушках, хлопнула рюмашечку водочки и впилась длинными желтоватыми зубами в изрядный кусок копченой курицы. Я очистила яблоко, потом грушу, разрезала на кусочки, придвинула к Милке.
Она благосклонно взглянула на меня и стала заедать курицу ломтиками фруктов. Она так любит. Я принялась чистить апельсин.
Милка запила съеденное томатным соком и откинулась на подушки, вытирая пальцы вафельным полотенцем. Она не наелась, просто сделала передышку. Ей хотелось поговорить.
