Елена Веселая - Бриллианты Forever, или Кто не носит Tiffani
— Это же простой цитрин. Он не может столько стоить.
— Оксана, ты же покупаешь не кусок камня и горстку бриллиантов в придачу. Все-таки материал побывал в руках мастера.
— Да. Вещица душевная. Но все-таки за цитрин, даже весом в сто каратов, я столько платить не могу.
Ну вот и высветилась главная проблема, с которой мне придется бороться. Не хотят люди платить за дизайн и работу — то ли потому, что именно эти категории у нас традиционно мало ценились, то ли потому, что не понимают реальной стоимости. Много это или мало? С бриллиантами все более-менее понятно: цена определена и неизменно растет. Хотя продать даже хороший камень реально достаточно трудно. Люди должны понимать, что бриллианты — это навсегда. То есть если ты купил камень, избавиться от него будет почти невозможно. Он твой навеки. Украшения Виктора — совсем другое дело. Глаза любят, а голова не берет. Будем лечить голову.
Вечно спешащая Алиса забегает всего на минутку, меряет серьги со старинными индийскими рубинами, платит сто тысяч долларов и убегает. Правда, просит переделать застежку. Алиса меня успокаивает: «Ничего, я подожду. Не хлеб, в конце концов». Как ни крути, торгую я удачно: и деньги получила, и вещь осталась при мне. Завтра отдам серьги в переделку.
Первая покупка меня окрыляет, но я особо не обольщаюсь. Алиса — женщина европейская, живет то в Москве, то в Италии и знает толк в украшениях. Много ли таких в Москве? Не думаю. Я уже поняла, что язык придется стереть, объясняясь в любви к произведениям Виктора. Без этого цену все равно не поймут. Впрочем, с этим тоже не поймут, но хотя бы мозги можно запудрить.
За несколько дней у меня перебывали почти все, кого я знаю. Интерес большой, но смотрят с опаской и покупать не спешат. Наверно, должны привыкнуть. Я уверена — скоро они начнут приходить снова и снова. Эти вещи запоминаются, западают в душу. Я готова к тому, что дамы будут ходить к ним на свидание, разговаривать с ними, а заодно и со мной. И в конце концов начнут покупать. Никуда не денутся — влюбятся и женятся.
20 мая, суббота
Эту даму я не знаю. Она позвонила мне и сказала, что ее подруга рекомендовала посмотреть на мои драгоценности. Я рада — значит, слух уже пошел и ко мне потянулись друзья друзей. Но я совсем не ожидала того, что произошло.
Дама — средних лет, очень ухоженная, вся в «Шанели», пришла не одна. С ней явилась Ирина. Одета тщательно, как будто шла на первое свидание с интересным мужчиной. На ней ярко-красное платье. Явно настраивалась на моральную победу. Делает вид, что со мной не знакома. Я судорожно сглотнула — мне уже казалось, что это все осталось в прошлом, что я избавилась от этого наваждения. Ан нет — тень продолжает бродить неподалеку, напоминает мне обо всех унижениях, которые я перенесла, и пророчит новые. Я внутренне сжимаюсь. Но незнакомая дама ни в чем не виновата и ни о чем не подозревает. Я должна показать ей украшения.
Я выкладываю их на подносы. Ирина хватает одно за другим без приглашения, подносит к носу, чуть ли не лижет. Требует лупу и вовсю изображает придирчивого профессионала. Я общаюсь с ее подругой. Отвечаю на вопросы, рассказываю о камнях, о новых технологиях, с которыми выполнены эти вещи. Ирина перебивает:
— А разрешение на торговлю у вас есть?
— Да, у меня зарегистрированная фирма, я плачу налоги.
— Интересно, а как вы проходите таможню с такими дорогими вещами?
— Не совсем понимаю, почему вам это может быть интересно, но могу сказать, что вещи ввезены официально.
— А мне это интересно, чтобы понять, сколько вы накручиваете на каждой вещи.
— Гораздо меньше, чем остальные московские магазины, уверяю вас.
Подруга Ирины просится в туалет. Я провожаю ее и возвращаюсь к столу.
— Тебя еще что-нибудь интересует?
— Меня интересует, как это тебе удалось так быстро спеться с Виктором? И с какой стати он тебе так доверяет? Что, уже успела залезть под одеяло? Ты что, не знаешь, что он женат? И никогда не разведется — кому охота делить состояние? Или такие мелочи тебя по-прежнему не волнуют?
Я задыхаюсь от оскорбления, но стараюсь ответить ровно:
— Мои отношения с кем бы то ни было тебя не могут касаться ни в коей мере. О том, что Виктор женат, я знаю. Мы с ним — деловые партнеры.
— Знаю я эти дела! Что-то я не помню, чтобы он кому-нибудь что-нибудь давал бесплатно. Ты же явно за вещи не платила — откуда у тебя такие деньги?
— Я не могу говорить о резонах, которыми руководствуется Виктор. Я работаю в его представительстве и воспринимаю его как работодателя. Это все.
— Что, уже оправдываешься? Когда ты, наконец, уймешься и поймешь, что твоей голове место в секретарской комнате или в лучшем случае на чьей-нибудь подушке?
— Я не понимаю, чего тебе еще от меня надо? Ты дважды лишила меня работы, унижала всю жизнь, отняла друзей. Что я тебе такого сделала?
— Что ты мне сделала?! Ты всегда все получала на тарелочке — тебе все давалось легко. Я в лепешку расшибалась, чтобы получить то, что у меня сегодня есть. Ты же палец о палец не ударила, никогда ничего не просила. И ты говоришь об унижениях? Да ты даже представить себе не можешь, что такое настоящее унижение! Унижение — знать, что рядом есть кто-то, кто может позволить себе роскошь не гнуться и не ломаться. Плыть по течению и встречать на этом пути возможности, за которые я должна биться не на жизнь, а на смерть. Я тебя ненавижу. Ты украла у меня возможность быть самой собой. И я тебе этого не прощу.
Я онемела. Такой открытой ненависти я не ожидала. Я даже не сразу поняла, в чем меня обвиняют. Это мне-то все дается легко? Ну да, я никогда не выясняла отношений, всегда старалась уйти первой — но исключительно из нежелания причинить себе боль. Больше всего на свете я боюсь быть брошенной, поэтому всегда стараюсь предупредить этот момент. Мне и правда легче сделать шаг назад или вообще не делать никакого шага, чем отстаивать свои права локтями и зубами. И это называется роскошью? Я собралась с силами:
— Уходи. Твоя проблема в том, что ты не ценишь себя. Поэтому не способна ценить других.
К счастью, вернулась из туалета дама, и мои гостьи засобирались уходить. Ирина на меня не смотрит — наверно, ей все-таки стыдно из-за своей вспышки. Я устало убираю драгоценности в сейф. Одной из них — брошки в виде большого цветка — не хватает.
Ну, вот и все. Конец моей едва начавшейся новой жизни. В том, что брошку взяла Ирина, я не сомневаюсь. Украсть драгоценность со стола — такой детский, не поддающийся взрослой логике поступок, что я теряюсь. Хочет спровоцировать меня, заставить совершить несвойственный мне шаг? Согнуть, наконец? Самое ужасное, что она прекрасно знает, что если я заявлю на нее в милицию, обвиню ее в краже, это и будет моей изменой самой себе. Она знает, что ничем не рискует. Может, думает, что я приду униженно просить ее вернуть вещь? Не понимаю, откуда в ней столько ненависти, что она доводит ее до саморазрушительных поступков?
