Наташа Апрелева - А Роза упала… Дом, в котором живет месть
На несколько секунд замолчав, телефон заголосил снова. Лилька не выдержала и шепотом, но с вызовом проговорила:
— Да. Это мой телефон. Ну и что?
— Ха-ха-ха, — ответила довольная Марго, — а я так и думала. Подожди, не бери трубочку. Мне очень нравится сидеть и наслаждаться этим.
— Чем? — поинтересовался Лукаш Казимирович.
— Налаждаться этим, — пояснила Марго.
— Я слушаю, — прошептала Лилька в трубку, — да, это я, просто у меня голос пропал.
Юля подошла к неширокому подоконнику и чуть отодвинула занавеску. Маленький сквозняк из форточки нежно погладил ее по горящему лицу, обнаженной шее, необитаемым островам ключиц. Ей вдруг остро захотелось остаться одной, плотно закрыть дверь, уткнуться носом в спинку немодного дивана и заснуть. Или не заснуть, просто лежать, накрывшись с головой, будет вовсе не жарко. Пусть хоть что-то произойдет без ее участия. Она незаметно ощупала себя, чтобы убедиться: голые локти, мягкий хлопок белой футболки, короткие серые шорты с карманами, в одном из карманов ключи, в другом — непонятно что. А, шоколадная конфета. Юля тайком сунула в рот конфету. Смяла фантик в ладони. Нет, она еще не спит.
— Что?! — содрогнулась Лилька и с ужасом прохрипела в телефон. — Что вы говорите?!
Юля плотнее завернулась в занавеску. Пристально смотрела на улицу. Окна гостиной выходили на оживленный проспект. Он не затихал никогда. Вообще-то, обычно это успокаивало ее, создавая иллюзию чьего-то ненавязчивого присутствия в соседней комнате, но сейчас страшно неуместными показались ей и яркие билборды, призывающие переключаться на новый мобильный тариф, и снующие в четыре ряда автомобили, преимущественно серебристые. Что за новости, попыталась отвлечься Юля, почему это они настолько серебристые?
— Дом горит, — тихо кричала за спиной Лилька.
— Дом горит?! — громко и лихорадочно вторила Марго. — Как Дом горит?! Кто это звонит? Жильцы-уроды? Они вызвали пожарных?! Позвонили в МЧС?! Да отвечай ты, тупая корова!
Доносились еще какие-то неясные шумы, будто бы Марго выдирала из слабых сестриных рук телефон. Справится, угадала Юля, потому что через минуту уже именно Марго орала в трубку, выкрикивая отдельные, не связанные друг с другом слова.
А сейчас должны заплакать дети, подумала Юля, непременно должны. Она заранее сморщилась, несмотря на приобретенный на службе вроде бы иммунитет к плачу ребенка. Какой уж там иммунитет. Это не мы слышим детский плач. Детский плач просто проходит через нас.
Но, кроме выкриков Марго, ничего не слышалось более. Конечно, вспомнила Юля, девочки заняты — наверняка мучают Наташу в спальне. Наташей звалась красивая кошка, недавно трагически вошедшая в Юлину небольшую семью, состоящую из одних женщин пока.
К Юле за занавеску пришел встревоженный Лукаш.
— Ты в домике? — серьезно спросил он.
— Ага, — прошептала Юля.
You are viewing RumpelstilZchen's journal
3-Июль-2009 08:00 pm
«Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня только четверть дыма» (с)
МЕТКИ: СЕЙЧАС, ТЫ
Теперь я даже не знаю, на самом ли деле существовала эта история со страшной вспышкой синегнойной инфекции в родильном отделении, где я появилась на свет, или я нафантазировала ее, миллиарды и миллиарды синегнойных палочек, они, говорят, пахнут фиалками. Тем не менее будто бы из-за этой цветочной и бактериальной угрозы младенцев эвакуировали чуть ли не в чумной барак, холерный обоз, лепрозорий, ветеринарную лечебницу «Друг», сухумский обезьяний питомник, и матерей тоже эвакуировали, только отдельно. И бедные бабы с недавно опроставшимися животами в голос выли, тоскуя без своих детушек, хором предлагали сжечь роддом, сжечь его к таким-то чертям. Разумеется, его не сожгли.
Но само по себе решение очень изящно. Оно не предусматривает альтернативы.
Вот и я выбрала такое.
Сейчас я сижу в своем автомобиле. Полчаса назад мы с тобой плотно пообедали в хорошем узбекском ресторане, люблю плов, только настоящий, правильный. Сама не готовлю никогда — смешно пытаться делать что-то непрофессионально. Может быть, через время я захочу стать искусным кулинаром, приложу усилия и стану им. Я пока не знаю. Мы с тобой поговорим об этом, хорошо?
А может быть, и не захочу. Полчаса назад мы с тобой выпили объемистый чайничек зеленого чаю, с курагой и колотыми грецкими орехами, их очень красиво выкладывают на бело-синее блюдо, такими половинками черепах. Что Черепаха сказала Ахиллу, вспоминаю я Льюиса Кэрролла, великолепнейший образчик абсурда, намного веселее зануды Борхеса, и так правильно (абсолютно некстати) завершается.
Мне было бы интересно послушать, что Ахилл говорил черепахе, пытаясь ее догнать, ведь времени у него было достаточно, пусть я и не люблю слово «вечность» — умолял ее остановиться? дать ему короткую передышку — только восстановить дыхание, пожалуйста, пожалуйста? или светски восхищался упругостью песка и свежестью муссонов?
Не понимаю, как можно читать Кэрролла по-русски, своих учеников я учу английскому только для того, это я обычно сообщаю на первом уроке, только для того, чтобы они прочитали Алису в стране чудес на нужном языке.
Спасибо, мисс Ирина, отвечают они.
На нужном языке.
Полчаса назад мы расстались с тобой, ты честно смотрела на меня темными глазами, ты говорила, что просто необходимо взять какие-то вещи из дома, документы, диплом, ты обернешься за час-полтора, и лучше мне обождать тебя здесь, на площади.
Я не знаю, вернешься ли ты.
Но остановилась на площади, ее называют «тарелка» окрестные жители, правильно называют — такая круглая, с богатым внутренним содержанием в виде общественного туалета, в который я как раз и намереваюсь спуститься.
Выхожу из машины. Ритуально пищит сигнализация.
На улице неплохо, совсем нежарко. И уж точно не пахнет горелым, я усмехаюсь. Нет, я ухмыляюсь, наверное.
И еще я хохочу, очень громко.
— Девушка, вам плохо? Плохо? — суетливо и участливо спрашивает неопрятная старушка с редкими, длинными волосами на подбородке и щеках. — Вы так плачете! Так плачете! Что, что вы говорите? Не слышу…
Отец, мать.
Розалия.
Лилия, Маргарита, Роза.
Клаус.
Кот.
Ахилл, черепаха.
Кэрролл, Борхес.
Ты, дорогая, ты.
И опять ты.
Всегда ты.
Простите все.
добавить комментарий…
— Юля, ты молчишь уже третий час, или даже четвертый час.
— Я думаю.
— О чем, душа моя?
— Вспоминаю дурацкий младенческий случай.
