Даниэла Стил - Похищенный
— Они… начались… когда я была в Швейцарии.
— И с тех пор они не прекращаются?
— Не прекращаются.
— А в последнее время?
— Тоже.
— Как давно это было в последний раз? Она попыталась улыбнуться, но не смогла:
— В субботу и воскресенье.
— Сколько приблизительно раз это повторялось, скажем, за последний месяц?
— Четыре-пять раз за неделю.
— Да что вы, неужели так часто? — Теперь он разыгрывал сочувствие. — А до похищения сына? Столь же часто?
— Нет, может быть, раза два-три в неделю.
— Миссис Паттерсон, а есть ли у вас другие проблемы, которые беспокоят вас так же давно? Не страдаете ли вы депрессиями? Может быть, временами боитесь людей? Нельзя ли предположить, что в вас просыпается страх перед ответственностью, боязнь опять оказаться виноватой?
Том Армур еще раз заявил протест, пытаясь остановить эту изуверскую процедуру:
— Мой коллега — не психиатр. Если, по его мнению, нужно заключение психиатра, он должен пригласить эксперта.
— Ваша честь! — Билл Палмер опять приблизился к судье, и в его руках появился другой лист бумаги. — Вот телеграмма из Виллара, из клиники доктора Вербефа. Здесь подтверждается, что свидетельницу время от времени приходилось изолировать.
— Протестую! — возмущенно прервал его Том Армур. — Миссис Паттерсон не подвергалась лишению свободы!
— Протест принят. Мистер Палмер, прошу вас выражаться точнее.
— Извините, ваша честь. Во всяком случае, свидетельница провела два года и два месяца в больнице для душевнобольных в результате нервного срыва и тяжелой депрессии. Установлено, что она неоднократно предпринимала попытки самоубийства и страдала сильными головными болями. Таков официальный диагноз. Кроме того, доктор Вербеф сообщает, что, по его мнению, головные боли миссис Паттерсон будут продолжаться, а при сильных стрессах ее душевное здоровье может оказаться под угрозой.
Врач добил Мариэллу, сам того не желая. Теперь она может говорить что угодно, все равно суд решит, что она чрезмерно взволнована и ее свидетельства ненадежны. Но Палмер еще рвался в бой. Телеграмма доктора Вербефа была приобщена к делу, и прокурор продолжил допрос:
— Миссис Паттерсон, имелись ли у вас контакты с обвиняемым после развода?
— Нет.
— Видели ли вы его в прошлом году? Скажем, непосредственно перед похищением вашего сына?
— Да, мы случайно встретились в церкви в годовщину смерти нашего сына. А потом — на следующий день в парке.
— И в обоих случаях с вами был сын?
— Нет, только во второй раз.
— Как реагировал на ребенка мистер Делони? Был он рад познакомиться с ним?
— Нет. — Мариэлла опустила глаза, чтобы не встретиться взглядом с Чарльзом. — Он был недоволен.
— Может быть, он был рассержен?
Поколебавшись, она кивнула:
— Да.
— Он вам как-нибудь угрожал?
— Да, но скорее всего не всерьез.
— Так. А когда ваш сын был похищен? Он таки докажет, что она безнадежно глупа. А может быть, и что-нибудь похуже.
— На следующий день.
— Вам не кажется, что между угрозами мистера Делони и исчезновением вашего сына есть связь?
— Не могу сказать.
Палмер мгновенно сменил направление атаки:
— Случалось ли вам целовать мистера Делони после развода? — Поколебавшись секунду, Мариэлла кивнула. — Пожалуйста, отвечайте на вопрос.
— Да.
— Когда это произошло?
— Когда мы встретились в церкви. Мы не виделись почти семь лет, вот он и поцеловал меня.
— Скажите, это был дружеский поцелуй в щеку или же страстные лобзания в губы, как в кино?
В зале зашушукались, но Мариэлла даже не улыбнулась. А Джон Тейлор знал, откуда взялся этот вопрос. Безусловно, Палмер побеседовал с шофером и внимательно выслушал его излюбленную версию насчет «любовника».
— Он поцеловал меня в губы.
— Вы посещали его в тюрьме?
— Да, один раз.
— Миссис Паттерсон, вы по-прежнему любите мистера Делони?
Вот и все. Теперь все, что бы она ни сказала, становится заведомо бессмысленным.
Она опять заколебалась, потом решительно тряхнула головой:
— Не думаю.
— А вы полагаете, что вашего ребенка похитил мистер Делони?
— Не знаю. Возможно. Точно не могу сказать.
— Как бы то ни было, вы ощущаете свою ответственность за случившееся?
— Не знаю…
Голос ее задрожал и сорвался. Многие из присутствующих в зале вспомнили в эту минуту заключение швейцарского врача: в моменты серьезных стрессов ее душевное здоровье может оказаться в опасности. Палмер добился своего. Он ее бесповоротно дискредитировал. Казалось, она ни в чем не была уверена: ни в вине Чарльза Делони, ни в своей собственной. В зале суда стояла женщина, несколько раз покушавшаяся на самоубийство, страдающая головными болями и, возможно, погубившая когда-то своего первенца. Если теперь защита захочет получить от нее какие-либо благоприятные для Чарльза показания, они не будут приняты в расчет. К этому и стремился Палмер. Джон Тейлор понял, кто помог прокурору привести в исполнение этот план. Малкольм. И самому Тейлору стало стыдно за то, что он наводил справки о прошлом Мариэллы. Впрочем, добытые им сведения не могли причинить ей вреда.
— Спасибо, миссис Паттерсон, — холодно проговорил Палмер и обратился к Тому Армуру:
— Приступайте к допросу.
— Ваша честь, защита предпочитает вызвать миссис Паттерсон в качестве свидетеля позднее. Он рассчитывал, что по истечении некоторого времени впечатление сгладится, и прежде всего сама Мариэлла успокоится. Сейчас она сошла со свидетельского места бледная как смерть. Чарльз старался поймать ее взор, но ей было слишком плохо. Она даже не взглянула в его сторону. Судья объявил перерыв до двух часов.
Мариэлла вышла из зала суда в сопровождении Малкольма и агентов ФБР, но на нее немедленно накинулись репортеры. Они буквально цеплялись за ее платье и выкрикивали свои вопросы прямо ей в лицо, а она тщетно старалась отделаться от них.
— Расскажите про лечение в клинике… Кстати, о самоубийстве… Ваш малыш… Расскажите нам обо всем… Смелее, Мариэлла, как на духу!
Они уже сидели в машине, а голоса журналистов еще звенели у нее в ушах. Джон Тейлор с каменным лицом смотрел в окно. Только Малкольм решился заговорить с ней, и таких слов она от него не ожидала:
— Это было мерзко.
Она благодарно посмотрела на него, считая, что он имеет в виду безжалостные вопросы Палмера, но по его лицу поняла, что ошиблась. Он испытывал омерзение от того, что услышал о ее прошлой жизни. Глаза Мариэллы наполнились слезами. Малкольм ничего не говорил до самого дома. Только когда они разделись и прошли в библиотеку, она спросила мужа, что он имел в виду в машине. Он посмотрел на нее с презрением:
