Ольга Погодина-Кузьмина - Власть мертвых
– Ну, в клуб так в клуб, – согласился он, и девочки завизжали, а Леха начал что-то шептать ему на ухо, но он отмахнулся, не разбирая слов.
Только в такси, где они оказались вдвоем, выяснилось, что Леша приревновал его к рыжей приятельнице.
– Я сделал так, что она с нами не едет. Есть люди, которые меня утомляют, а некоторые просто бесят. Вся эта гиперактивность по поводу и без, на мой взгляд. Я вообще думаю, что у подобных женщин наблюдается полное отсутствие интеллектуальных способностей.
Георгий потрепал его тощей коленке.
– А тебе не кажется, что твои интеллектуальные способности тоже не вполне соответствуют занимаемой должности?
– Я, между прочим, весеннюю сессию сдал на одни пятерки и четверки, – обиделся тот, заставляя Георгия вспомнить, что парнишка учится в каком-то институте на платном отделении.
– И еще тебя надо хоть немного откормить, мне неуютно чувствовать себя гестаповцем в Бухенвальде.
– А что такое Бухенвальде? Нет, ну правда. – Не дожидаясь ответа, Леха вскинул бровь. – Между прочим, худые всегда в тренде. Когда ты вот так просвечиваешь, тебя все хотят. Я это понял еще в детстве, на пороге циничной жизни с ее продажными ценностями.
Чтобы заставить наконец замолчать, Георгий Максимович поцеловал его в губы, отдающие вкусом дешевого вина.
– Приехали, – сухо объявил таксист, на минуту заставляя Георгия устыдиться своего легкомыслия и нетрезвого вида.
Расплатившись, они вышли из машины. Заметно поредевшая компания девушек, возглавляемая густобровым другом Лехи, поджидала у входа.
Георгий Максимович уже не помнил, когда в последний раз бывал в гей-клубе – кажется, в Испании или в Амстердаме. В любой точке земного шара подобные заведения напоминали шумный, грязноватый, небезопасный невольничий рынок. Но отечественные заведения давали наблюдателю нравов даже чрезмерно калорийную пищу. Тектонический разрез болезней общества подавался здесь на блюдце с голубой каемкой, в виде куска прослоенного кремом торта.
Леха сразу потащил Георгия по лестнице на хоры второго этажа, к свободным столикам. Отсюда можно было с относительным комфортом наблюдать танцующую молодежь, разглядывать полуголых стриптизеров на тумбах возле сцены и скромных завсегдатаев у барной стойки.
Делая заказ, Георгий передавал свои пожелания Леше, а тот уже кричал на ухо официанту, измученному духотой, грохотом музыки и человеческой толкотней. Место было, что называется, демократичное; среди публики мелькали и свежие лица студентов, и унылые лысины. С некоторым удивлением Георгий отметил, как много за столиками и на танцполе молодых привлекательных девушек, хотя, приглядевшись, обнаружил среди них пару-тройку поддельных экземпляров.
– Главное, не ходи без меня в туалет, – заботливо предупредил Алекс, – там делают отвратительные вещи.
– А если с тобой, то можно будет поучаствовать?
– Нет, я ненавижу все эти взгляды и глотательные движения. – Из-за того, что приходилось кричать, его голос срывался на фальцет. – Я не могу просто так быть с человеком, мне надо чувствовать грибы.
– Опять грибы? – удивился Георгий.
– Любовь! – закричал он прямо в ухо.
Девушки отправились танцевать, Леха остался с Георгием. Они выпили виски. На время музыка сделалась не такой громкой, и Георгию снова пришлось слушать подростковые откровения:
– Ты, конечно, очень умный. Но ты не знаешь, что с этим делать. А я как всегда – надо влюбиться в того, кто собирает вокруг себя проблемы.
– Влюбляться в меня не надо, – проговорил Георгий. – Я просто стареющий пьяница. Я ничего не могу тебе дать.
– Но тебе же со мной хорошо? – возразил Леха, как обычно разрушая логику предшествующей мысли. – И вообще, надо было раньше предупреждать, пока я не представил на всеобщее обозрение природу моего чувства.
– Лучше иди потанцуй с девочками. Ты же хочешь, я вижу.
– А ты?
– За меня не волнуйся.
Леха с готовностью вскочил, исчез в толпе.
Провожая его взглядом, Георгий вдруг заметил знакомое лицо. Взгромоздив оплывшее жиром тело на хрупкий барный табурет, у стойки восседал известный в городе сутенер по прозвищу Китаец. Рядом с ним, опершись локтями о столешницу, лениво покуривал парень-проститутка с махновским чубом, в короткой джинсовой жилетке, выставляющей на обозрение голую грудь, плечи, живот. Он, кажется, уже давно пристально изучал Георгия, сощурив серые глаза. Можно было отвернуться, не заметить приветственный кивок, но Георгий ответил, и Китаец тут же направился к его столу в сопровождении махновца.
Внизу, на сцене, вот-вот должно было начаться ежевечернее представление, и музыка на время стихла. Георгий не предложил им сесть, но не удержался от насмешливого приветствия:
– Любезный работорговец… вижу, ваш бизнес процветает.
– Куда там! Хлопоты, расходы и черная неблагодарность. Все, что я получаю от этих цветочков, – посетовал сутенер. – Но жаловаться грех, они такие милые и славные. Много новеньких… Когда я с молодыми, мне по-прежнему сорок пять.
Парень с махновским чубом был молод, но его вызывающий костюм, пустой козий взгляд, развинченные движения выдавали отнюдь не новичка, а скорее старожила китайской оранжереи. Однако, в подтверждение своих слов, сутенер скользил пальцами по его плечу так бережно, что в этом жесте читалась не только старческая похоть, но и отеческая нежность, благодарность за прикосновение к чужой юности. Георгий невольно подумал, что и сам он уже скоро, через десять-пятнадцать лет, станет таким же мешком изношенной плоти, пускающим бессильные слюни вслед каждому смазливому мальчишке. Если, конечно, ему повезет до этого дожить.
– Поднимите мне веки. – Чубатый жрец любви прямо и нагло уставился на Георгия. – Вы что, правда, тот самый Измайлов?
– Георгий Максимович, этот кляйне блюме давно мечтает с вами познакомиться. Позвольте представить, лучший друг вашего Игорька. Они как-то снимали квартирку на двоих. Ах, сколько там пролетело чудесных мгновений… Да, мой ландыш?
– Шурик. – Парень протянул потную ладошку, и Георгию пришлось ее пожать.
– Кстати, как там наш малыш? – цепко наблюдая за реакцией Георгия, спросил парнишку Китаец. – Справился с потерей? Когда он тебе последний раз звонил?
– Может, пару дней, – пожал плечами Шурик, одновременно сбрасывая руку сутенера. – Что ему сделается? Он же красивый, сука, охуевший. Создан для поклонений и шикарной жизни. Это мы тут стахановки-забойщицы, мантулим по тарифной сетке. А там Женева, Канны, Париж. Подцепил какого-то жирного хохла, вывез себя на Лазурный Берег. Говорит, в казино пять тысяч евро проебал… Потом араба склеил, помоложе. Но теперь вроде снова на Сицилию вернулся, где они с Ковалем жили. Может, еще наследство получит…
