Сандра Браун - Влюбленные
— Ах, Доусон!..
— Что?
— Все-таки ты мне нравишься, хотя я этого совершенно не хочу.
— Значит, мы квиты. Я тоже этого не хочу.
Его признание застало Амелию врасплох. Она растерялась, и он это заметил. Слегка откинувшись назад, Доусон облокотился на ступеньку, на которой она сидела, и вытянул ноги перед собой.
— И вообще, это задание мне фактически навязали, — добавил он.
— Навязали?
— Ну да. То есть с формальной точки зрения меня попросили заняться этой историей, но отказаться я не мог.
— Почему?
Он закрыл один глаз и состроил потешную гримасу.
— Это довольно сложно объяснить… — сказал Доусон, но в чем дело так и не объяснил.
Амелия рассеянно потерла ушибленное колено.
— Я, конечно, сужу как дилетант, но мне все равно кажется — в истории Джереми немало интересного и даже поучительного. Почему же ты не хотел ею заниматься?
Прежде чем ответить, Доусон довольно долго смотрел куда-то в пространство. Потом он заговорил тихим и каким-то незнакомым голосом, какого Амелия еще никогда у него не слышала.
— Понимаешь, я видел, как людей разрывало на куски снарядами или минами. Как человек жертвовал своей жизнью, чтобы вытащить из-под огня раненого товарища, хотя с самого начала было ясно, что тот вряд ли выживет. А еще как мужчины и женщины рисковали собой, чтобы заслонить совершенно чужого человека, врага… Это были настоящие подвиги, Амелия, и я видел их своими собственными глазами! Как ты думаешь, что я почувствовал, когда мне предложили написать статью о награжденном множеством медалей морском пехотинце? Парне, который прошел через этот ад, вернулся домой целым и невредимым, а потом своими руками пустил свою жизнь под откос? Нет, я не знал Джереми Вессона лично. Но он с самого начала пришелся мне не по душе. И он до сих пор мне крайне неприятен. — Доусон посмотрел на Амелию. — Но самое отвратительное заключается в том, что между ним и мной слишком много общего. Вот почему я не хочу писать о нем.
— «Вьетнамский синдром»? У тебя тоже?! — воскликнула она.
Доусон слегка пожал плечами.
Это был первый раз, когда он открыто признал, что страдает посттравматическим стрессовым расстройством, и Амелия машинально отодвинулась от него подальше. Некоторое время она размышляла, точнее — пыталась мыслить разумно, и наконец сказала:
— Слушай, мне вот что пришло в голову… Ты извини, конечно, но, может, это такой журналистский трюк? Ну, вроде «я открою тебе свой секрет, а ты мне откроешь свой»?
— Какой секрет? — не понял Доусон.
— Ты рассказал мне о своем самом уязвимом месте и теперь ждешь, что я отвечу тем же. Разве не так?
— Твое самое уязвимое место — это твой отец, — сказал он, а когда она не ответила, добавил: — Ты действительно думаешь, что я пытаюсь тобой манипулировать? Что я настолько низок и коварен, что…
— Если нет, тогда почему ты назвал его смерть самоубийством? Почему?! Ведь было разбирательство, и… Коронер признал, что причиной смерти папы стал непреднамеренный прием слишком большой дозы сильнодействующего лекарства.
— Я знаю официальную версию, но кроме нее существуют и различные слухи, домыслы, предположения…
— …Которые я запретила публиковать, пригрозив, что подам в суд на каждого, кто осмелится это сделать. И я своего добилась — даже самые нечистоплотные издания не посмели опубликовать ни строчки, которые могли бы бросить тень на имя Дэвиса Нулана. Так откуда ты… — Она проницательно посмотрела на него. — Ах да, опять Гленда!..
— Среди ее предков наверняка была хорошая собака-ищейка. Гены, знаешь ли, — невесело пошутил Доусон.
— Итак, теперь я вынуждена обсуждать с тобой смерть папы?
— Можешь отказаться, если не хочешь.
— Черта с два! Как я смогу убедить тебя в том, что это было трагической случайностью, если не расскажу все, что мне известно?
— Тебе вовсе не обязательно меня в чем-то убеждать, — возразил Доусон, но он, как и сама Амелия, понимал, что это — не самый лучший вариант.
— Можешь ты, по крайней мере, дать мне слово, что все, что́ ты от меня узнаешь, не попадет в печать?
— Даю слово.
Амелия решила быть честной до конца. Она действовала по наитию. Что поколебало ее решимость? Сама ситуация, в которой она очутилась, его мужское очарование или искренность, которая светилась в его глазах? Как бы там ни было, ей показалось, она вполне может положиться на него — он сдержит свое обещание.
— Не верю и никогда не поверю, что папа сделал это нарочно. И дело тут не в том, что я его дочь и мне не хочется допускать мысль, что мой отец оказался слабаком или что у него были проблемы, от которых он предпочел сбежать. Это, конечно, так. Но есть и еще одна причина… Когда папа… В общем, он не мог не знать, что первыми его найдем мы — я и мои дети.
— Боже мой!..
— Вот именно. В тот день мы должны были приехать к нему где-то около трех — сразу после того, как я заберу мальчиков из подготовительного класса. А коронер установил, что смерть наступила где-то около двух, плюс-минус полчаса. Я твердо знаю, что папа не мог так поступить, потому что… Он не мог не подумать о том, каково нам будет наткнуться на его… тело. — Амелия решительно покачала головой. — Нет, папа не хотел бы, чтобы наше последнее воспоминание о нем было таким. Даже если бы у него была причина покончить с собой! Даже если… Но такой причины не было, я это твердо знаю. Папа всегда любил жизнь, и даже неприятности, которые у него, конечно, были, как у всех, он встречал мужественно и с улыбкой.
— Но вдруг тебе известно не все? — осторожно предположил Доусон. — Что, если у него был неизлечимый рак, неразрешимые финансовые затруднения, проблемы с женщинами?.. Или он предвидел какой-то политический скандал и не хотел в нем участвовать?
— Ничего этого не было, я клянусь! И не могло быть. Я бы знала.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
Доусон покачал головой:
— Родители далеко не всегда делятся с детьми тем, что их тревожит. Мне, во всяком случае, трудно представить отца, который поделился бы с дочерью подробностями какой-либо… постыдной истории.
— Возможно, ты прав, — согласилась она. — Но я бы все равно почувствовала, если бы что-то было не так.
— Ну, раз ты так говоришь…
— Я вижу — ты мне не веришь, — покачала головой Амелия. — Ты не принимаешь всерьез мои доводы. Да и как я могла интуитивно чувствовать такие вещи? Что ж, давай обратимся к твоей любимой логике. В тот день у папиной домработницы был выходной. Это как раз и объясняет, почему он ошибся с дозировкой лекарства. Эта женщина, Лилиан, проработала у нас много лет; ее наняли еще до того, как умерла мама, и она просто обожала папу, как многие другие люди из его окружения. Лилиан следила за тем, чтобы он соблюдал диету, делал гимнастику и принимал свои лекарства в точности по предписанию врачей. Она помнила, какие таблетки ему нужно принимать, сколько и когда, с едой или до еды. Лилиан ничего не записывала, она все держала в голове и никогда не ошибалась. Но в тот день, повторяю, у нее был выходной. Поэтому я вполне могу допустить, что папа ошибся, когда принимал свои лекарства.
