Екатерина Красавина - Право первой ночи
— А чем вы занимаетесь? Ваша профессия?
— Преподаватель испанского в Новом экономическом университете.
— Коммерческий вуз?
— Да.
— Где вы были вечером второго августа?
— На занятиях в университете.
— Во сколько пришли домой?
Севастьянов потер мочку уха двумя пальцами. На указательном блеснула золотая печатка.
— Сейчас вспомню. Часов в одиннадцать. Постойте, постойте, неужели вы подозреваете меня в убийстве? Но это же смешно, ей-богу. Я ее совсем не знал!
— Наша задача — опросить соседей и проверить алиби. — Губарев выразительно посмотрел на Витьку, как бы говоря: «Окончен бал, пора сматывать удочки». — Если у нас возникнут вопросы, мы свяжемся с вами.
— Пожалуйста. Но я уже говорил вам, что ничем не могу помочь. Информации у меня — ноль. Не теряйте зря время.
Распрощавшись с преподавателем испанского, Губарев сказал Витьке, когда они оказались в коридоре, шепотом:
— Вот какие пошли преподаватели. По внешнему виду от братка не отличишь. Без костюма, без галстука. Шаляй-валяй. Чему он, интересно, студентов научит?
— А может, он на занятия ходит в другом виде: при полном параде. А вне работы расслабляется и одевается, как ему удобно.
— Все может быть! Да ну его с его внешним видом. У нас другие проблемы на очереди.
— Неужели ему так хорошо платят, что он смог купить престижную квартирку в престижном доме?
— Разные случаи, Вить, бывают. Оставил дедуля или бабуля трехкомнатную квартиру-е тихом центре Москвы, да еще от дальней родственницы хата с окраины привалила. Сложил, продал и получил искомый результат — новое жилье в элитном доме. Ладно, хватит нам тут шушукаться. Переходим к следующему жильцу.
— Теперь кто?
— Короткова Арина Владимировна, — заглянул майор в список. — Хорошо, если она дома. А то жди ее непонятно до какого времени. У телевизионщиков рабочий день ненормированный. Приползают домой небось около полуночи.
Им повезло. Соседка из одиннадцатой квартиры была дома. Молодая женщина лет двадцати пяти в черных шелковых брюках и блузке розового цвета с серебристыми разводами… Темные волосы были стянуты сзади в хвост и перехвачены черным бархатным бантом. Короткова сразу пригласила Губарева и Витьку в большую комнату и предложила кофе.
— Спасибо. Не откажемся, — сказал Губарев.
Через пару минут Арина Владимировна принесла им на узком серебряном подносе две чашки кофе и сахарницу.
— Не хотите с коньяком? Или с ромом?
— Нет. Спасибо.
— Дарят ром и коньяк пачками, просто девать некуда. Каждый чиновник или бизнесмен считает хорошим тоном почему-то дарить спиртное. А я его вообще не пью. Берешь интервью…
— Вы журналистка?
— Да.
— Где работаете? В газете?
— На телевидении. Ведущая программы «Экономика, народ и власть». Одновременно делаю репортажи для этой же программы. Работы хватает. Приползаю без ног. Да еще начальство вечно стоит над душой. То тема не очень актуальна, то интервью вышло слабым. Дают по башке при каждом удобном случае… У вас ко мне какое-то дело? — оборвала Арина Владимировна себя на полуслове.
— Да. Убита ваша соседка из квартиры девять. Анжела Викентьева.
Глаза Арины Владимировны расширились.
— Я ничего об этом не знаю. Когда? Как?
— Второго августа. Убили ножом. А потом изуродовали лицо. Убили примерно в девять часов вечера.
— Какой ужас! Я когда-то начинала корреспондентом в программе «Криминальная столица». Бегала в поисках сюжета с утра до ночи. Покажешь труп крупным планом, а начальство: «Не нагнетайте обстановку, не заливайте экран кровью». Как я его заливаю? Что, я должна труп ретушировать и вуальку на лицо накидывать? Чушь собачья.
Витька слегка кашлянул. Губарев повернул к нему голову и увидел, что он с трудом удерживается от смеха.
— Куда же деваться от профессиональных проблем и от начальства? — Вопрос Губарева повис в воздухе.
— Если бы начальство было компетентным — на телевидении было бы меньше проблем…
— Естественно! — Губарев решил, что надо повернуть разговор в нужное русло, а то они уклонились от непосредственной темы беседы. — Значит, об убийстве вы ничего не знаете?
— Нет. Надо же, как странно! Так бы я успела Таньке Морозовой из «Криминальной хроники» позвонить. Репортаж бы состряпала. Быстренько. Девочка она толковая. Способная. — Слова выскакивали, как из пулемета. Чувствовалось, что профессиональная тема — ее конек, с которого она слазить не собиралась. Есть такие люди, которых хлебом не корми, дай поговорить о работе. — Что явилось причиной убийства? Наркотики, секс, деньги, личные проблемы?
— Пока идет следствие.
— Понятно, понятно, тайна следствия. Ничем не могу вам помочь — не в курсе случившегося.
— Ас убитой вы сталкивались? — И Губарев показал фотографию Анжелы.
— Симпатичная девушка. Нет. Губарев тяжело вздохнул.
— Точно?
— Точно. У меня профессиональная память на лица. Я так поздно прихожу. Иногда в час ночи, два. Сегодня просто пораньше отпустили. У начальства день рождения. Я побыла немного и ушла домой.
В коридоре Губарев сказал шепотом:
— Телевизионщики как чокнутые на своей работе. Ни о чем больше ни говорить, ни думать не могут. На уме только работа, работа…
— Говорят, телевидение, как наркотик, засасывает.
— Оно и видно, что некоторых засосало. Безвозвратно. Все как кроты в своей работе. Ничего не видят, что творится вокруг, ничего не слышат… — проворчал Губарев. — Остается надежда на «гангстера». Вдруг он сообщит что-то полезное.
Но в квартире восемь дверь им никто не открыл.
«Гангстера» они застали только на следующий день. Губарев заранее договорился с Маркеловой, что, как только тот поднимется к своей девице, охранница сразу свяжется с ними. И они подъедут. Можно было, конечно, сначала побеседовать с девушкой, но тогда бы она предупредила Сапрыкина. Их надо было «взять» вдвоем. Врасплох.
Зрелище это было весьма жалкое. Сапрыкин перепугался до смерти. Он что-то жалко лепетал о том, что ни в чем не виноват. И ни в чем не замешан. Но невооруженным глазом было видно, что он до печеночных колик боится огласки. И готов пойти на все, чтобы ее избежать.
Девица сидела в кресле, курила длинную тонкую сигару и насмешливо смотрела на своего любовника. Ситуация ее явно забавляла. Губарев вспомнил, что Маркелова говорила о ней как о наглой особе, которая надолго здесь не задержится. Губарев посмотрел на девушку внимательно. Исходя из своего опыта, он мог ставить сто против одного, что никуда ее отсюда не попрут. А если и попрут, то она тут же найдет себе другого спонсора. Внешность у нее была ничего особенного: светлые волосы-сосульки, чуть крупноватый нос, тонкие губы, едва тронутые розовой помадой. Но вот глаза… Глаза были хитрющими-хитрющими. Они сигналили о том, что голыми руками ее не возьмешь, что она уже многое в своей жизни повидала. И драться за свой кусок хлеба будет насмерть. До последнего.
