Мэри Стюарт - И девять ждут тебя карет
Я не смотрела на него. Проскользнув мимо Элоизы де Вальми в темноту коридора, я бегом направилась в свою комнату.
Следующий день промелькнул очень быстро. Почти все время я пробыла с Филиппом, единственным обитателем замка, не затронутым радостным возбуждением. Казалось, он примирился с тем, что ему не придется участвовать в празднике.
К счастью, мне не надо было встречаться с мадам де Вальми. Сразу же после обеда Альбертина передала мне пожелание мадам — совершить нашу обычную послеобеденную прогулку с Филиппом не в лес, а в Субиру, чтобы сделать небольшие покупки, поскольку ни у кого из слуг нет свободного времени. Если не ошибаюсь, Альбертина сделала небольшую паузу, словно намереваясь произнести «у других слуг». На ее плоском лице и в ровном голосе промелькнула искра злорадства.
Я не стала спорить и, когда мы с Филиппом, который шел надувшись и волоча ноги, направлялись в Субиру, утешала себя тем, что слишком чувствительна. Вряд ли мадам де Вальми будет так грубо ставить меня на место второй раз, что же касается Альбертины, то меня совершенно не задевало ее лакейское хамство.
Я начала сомневаться в правильности своих выводов через несколько минут, остановившись на освещенной солнцем улице перед аптекой мсье Гарсена, чтобы поискать в сумке записку Альбертины, где были указаны необходимые покупки. Бисерная занавесь на двери аптеки откинулась — и выскочила Альбертина, у которой «не было свободного времени». Значит, я выполняла роль мальчика на побегушках у Альбертины. Она, должно быть, отправилась в Субиру почти сразу же после того, как передала мне поручение мадам.
Я удивленно посмотрела на нее. Она не выказала никакого смущения, проскользнув мимо меня, посмотрев, как обычно, искоса и улыбнувшись едва тронувшей губы загадочной улыбкой Моны Лизы. Выйдя из аптеки, Альбертина вошла в кондитерскую рядом с кафе.
Пройдя сквозь завесу колышащихся бус в пахнущую всевозможными специями темноту аптеки, я чувствовала себя очень неловко и была готова к тому, что мсье Гарсен встретит меня тем же злобным взглядом искоса, как и Альбертина.
Я твердо сказала себе, что все это лишь мое воображение. Но, выйдя из аптеки, я встретилась лицом к лицу с мадам Роше, домоправительницей кюре, и тут уж не было никаких сомнений — ее приветствие было поистине ледяным. Добрая мадам Роше предпочла бы перейти на другую сторону улицы, лишь бы не здороваться со мной. Взглянув на меня, она еле кивнула и сказала «бонжур» тщательно обдуманным тоном (каким говорит добродетельная матрона с пригретой на груди порядочных людей змеей), чтобы я знала свое место, вместе с тем оставляя для себя возможность примирения в случае непредвиденного развития событий в будущем. С Филиппом она поздоровалась с подчеркнутой жалостью.
И позже, когда я покупала шоколад в кондитерской, жирная улыбка мадам Декорзан казалась немного вымученной, а в ее глазах, похожих на черносливины, было жадное любопытство. Переводя взгляд с Филиппа на меня, она спросила:
— И когда же вы оставляете нас, мадемуазель?
— Мы пока что останемся здесь, мадам. Мсье Ипполит вернется не раньше чем через три месяца, — ответила я довольно хладнокровно, хотя сердце молотом стучало у меня в груди.
Я потащила Филиппа за руку на горячее солнце улицы сквозь щелкающие бусы дверной занавеси. Альбертина мастерски сделала свое дело. Последние новости, дополненные домыслами, уже циркулировали по всему селению.
Пройдя сквозь строй любопытных и враждебных взглядов, сопровождаемых громким шепотом, я наконец дошла до моста вместе с несчастным Филиппом, который плелся рядом со мной так медленно, что можно было сойти с ума. А мне еще надо было пересечь широкое пространство лугов от моста до замка Вальми.
Я никогда раньше не понимала, как трудно приходилось Золушке.
После чая я отправилась к миссис Седдон, чтобы разузнать, какие слухи распространяются «внизу» — среди прислуги замка Вальми, но мне сказали, что из-за волнений и переутомления от подготовки к балу у нее начался «один из обычных припадков», она слегла и никого не принимает. Итак, я оставалась с Филиппом, то предаваясь безнадежным воспоминаниям о счастливых мгновениях, то размышляя о том, что теперь уж меня наверняка прогонят из Вальми. Мне приятно думать теперь, что я очень беспокоилась и о судьбе Филиппа.
К тому времени, когда Берта принесла ужин Филиппу, мои нервы были напряжены до предела и я уже почти решилась уклониться от встречи с хозяевами и не пойти на бал. Потом Филипп раскапризничался и со слезами отказался лечь, если я не приду к нему «в самую полночь» и не отведу его на галерею, чтобы он мог полюбоваться танцами в зале. Я обещала прийти, и, удовлетворившись этим, он довольно спокойно ушел с Бертой.
Я закрыла за ними дверь и пошла наливать воду в ванну.
Я одеваюсь на свой первый бал... И Рауль будет где-то там, среди толпы танцующих... Я должна быть счастлива и полна радостного ожидания. Но когда я разворачивала новый брусок ароматного мыла, руки у меня дрожали, а позже, сидя перед зеркалом в халатике и расчесывая волосы, я вскочила, услышав легкий стук в дверь, словно меня должны были вести на расстрел.
— Я открою, — сказала Берта, которая наконец избавилась от Филиппа и пришла помочь мне одеться.
Она приоткрыла дверь, о чем-то коротко поговорила с тем, кто стоял в коридоре, потом закрыла дверь и вернулась с коробкой в руках. Я все еще сидела за туалетным столиком, не выпуская расчески. Берта подошла ко мне. Она немного покраснела, передавая мне коробку и смотря при этом в сторону.
— Это для вас.
Ее тон, как и все поведение в этот вечер, был каким-то подавленным и немного официальным.
На минуту мне захотелось спросить ее, какие слухи ходят обо мне, но я прикусила язык. Мне не хотелось встречаться с ним, а тем более с мсье и мадам под свежим впечатлением кухонных сплетен Альбертины. Достаточно было взгляда, который она бросила на меня, словно шлепок грязи.
«И ты, Берта», — подумала я, беря из ее рук коробку.
Она была легкая и плоская, с целлофановой крышкой, сквозь которую виднелись, как сквозь стекло, темные сердцевидные листья и хрупкие лепестки белых фиалок; молочно-белые, полупрозрачные, словно крылья бабочки, такие нежные на фоне темно-зеленых листков. На лепестках были едва заметные кремовые жилки.
Среди листьев была засунута карточка. Даже не открывая крышки, я видела горделивый черный росчерк единственной буквы «Р».
Я кончила одеваться в полном молчании.
Потом я приколола к платью фиалки, спокойно сказала:
— Благодарю вас, Берта, — и направилась туда, где звучали смех и музыка.
