Наталья Андреева - Любовь.ru
— Она делала для бывшего мужа то, что могла. Может быть, хотела, чтобы тот встал на ноги, заработал кучу денег, и...
— Замолчи! Я, значит, была всего лишь ступенькой в этой лестнице. Но почему же мне казалось, что Олег меня любил?
— Мало ли что нам кажется, — буркнул Стае. — По крайней мере, я рад, что ты немного пришла в себя. Я давно уже связываю эти два дела: убийство Михаила Стрельцова и Олега Петрова в одно. И вт.орое, скорее всего, следует из первого.
— Кто-то с ним рассчитался, да? За Стрельцова?
— Может быть. Люба, ты должна вспомнить. Последние дни. Подробно, день за днем. Что было такого важного? Что говорил, делал твой муж.
— Олег сказал, что отдал деньги. Те, которые занял под нашу двухкомнатную квартиру, — тихо сказала Люба,-
— Занял, судя по всему, у Стрельцова. А отдал кому?
— Стрельцову. Подожди. Он же был уже мертв, так? Подожди... Была такая странная фраза. Я удивилась, когда Олег сказал, что отдал деньги, я еще переспросила: «Отдал?!» А он с усмешкой ответил: «В некотором роде». Боже! Стае!
— То-то и оно.
— Значит, он действительно вошел в дом раньше Линевой? А Стрельцов стоял на площадке перед дверью гостиной на втором этаже и курил. Полина осталась в гостиной. Но перчатки? Как он мог незаметно для Стрельцова надеть перчатки?
— Может быть, он уже был в перчатках?
— В нитяных?
— В обычных. А те, нитяные, просто куда-то выкинули.
— Но в спину, ножом… Олег...
— Ему, должно быть, слишком дорого досталась его двухкомнатная квартира, — неприятно усмехнулся Стае.
— И свалить на дочь... Нет. Постой, — снова сказала Люба. — Он что-то говорил про милицию. Мол, придется все-таки туда пойти. И про совесть. Видимо, Олег мучился мыслью о дочери. Стае, он хотел во всем признаться. Ты понимаешь? Хотел!
— Но не успел. Ты все еще хочешь его оправдать?
— Хочу.
Люба взялась руками за горящие щеки. Давно она так не волновалась! Взгляд ее снова натолкнулся на колье. Забытое, оно лежало на клетчатой клеенке. Люба нехотя тронула его пальцем, фиолетовые камешки зазывно сверкнули, и ей вспомнились такие же играющие, искрящиеся, яркие глаза.
— Что сказала Линева, передавая тебе колье?
— Вот.
Стае вытащил из кармана сиреневый конверт. Люба поморщилась, взяв его в руки. Духами-то как пахнет! Но открыла, вытащила сложенный пополам сиреневый листок. Почерк у актрисы был изящным и ровным:
Милая, сожалею, что так и не пришлось поговорить с вами по душам. Согласитесь, что в присутствии постороннего мужчины это было бы неуместно. Я прощаю вас за резкие слова в свой адрес, потому что делить нам с вами больше нечего. Его больше нет (подчеркнуто два раза). Сожалею о постигшем вас несчастье. В знак примирения примите от меня подарок, с искренними заверениями в симпатии и прочее, и прочее, и прочее. Заезжайте как-нибудь и поговорим.
Алина Линева
Четкая подпись, похожая больше на тщательно отработанный автограф, число, месяц, год. Актриса, ничего не скажешь. Актриса во всем.
— И ты хочешь, чтобы я это взяла? — с ужасом спросила Люба.
— Я выполняю просьбу. А возьмешь ты подарок или не возьмешь, совершенно не мое дело.
— Так вот, верни, пожалуйста, обладательнице! — Люба пальчиком подвинула колье на самый краешек стола. — Хватит меня унижать. Не понимаю, почему не жили всю жизнь, как нормальные "люди? Конечно, ее не устраивал такой простой человек, как Олег. Надо было карьеру делать, наряды себе покупать, драгоценности принимать от поклонников. Мучились всю жизнь оба и других мучили. Верни, •— повторила она.
— Это уж вы сами теперь разбирайтесь. Делать мне нечего, как вставать между двух женщин. Я в тот особнячок больше не поеду, — категорически отрезал Стае.
— Ба! Нашего мальчика, оказывается, хотели скушать! — улыбнулась Люба. — А он испугался.
— Я не испугался, — тут же надулся Стае. — Просто отношения эти совершенно бесперспективные.
— Какие-какие? — переспросила Люба.
— Бесперспек...
— С каких пор ты начал думать, а потом делать?
— Обидеть меня хочешь?
— Я понять хочу. Так что ж, все теперь ясно? Михаила Стрельцова убил Олег, да? А его тогда кто?
— А далеко ходить не надо. Папаша родной мог отомстить, например.
— Кто? Стрельцов? — Люба рассмеялась. — А ты знаешь, Михаил не был его сыном.
— Как это?
— А вот так. И я не думаю, что Павел Петрович стал бы мстить за смерть человека, которого он... м-м-м... с некоторых пор стал считать чужим. Он же догадывался, все время смотрел на его руки. Я так думаю, что смотрел...
— Какие руки?
— Стае, найди, пожалуйста, одного человека. Его зовут Василий. Отчество не знаю, фамилию, к сожалению, не знаю тоже. Знаю только, что он известный хирург, доктор наук. Делал операцию жене Павла Петровича Стрельцова Полине. Отчество ее опять же не знаю.
— Ну ты даешь! Как я его найду?
— А что, мало примет? Могу точный возраст Указать: пятьдесят три года. Они учились в одном классе: Павел Петрович и этот Василий.
— Он отец Михаила, да?
— И знал об этом?
— Знал.
— Вот оно как все интересно поворачивается. Ладно, поищем этого Василия. Кстати, кто помог тебе прозреть насчет того, что у вас с Линевой общий супруг?
— А вот это не твое дело.
— Мило. Не мое так не мое, — вдруг очень легко согласился он. — Слушай, может, мне к тебе переехать на время? С вещами?
— А может, не надо?
— Чего ты боишься? Я честный. Прогонишь — уйду.
— Я не умею прогонять. Я не умею говорить «нет», об этом мне говорил Олег. И он был прав. Так что хочешь — переезжай!
— На время, пока не поймаем Градова. Хорошо?
— Никогда вы его не поймаете, — уверенно заявила Люба.
— Это еще почему? — мгновенно обиделся Стае.
— Потому, — отрезала она. — О чем вы еще разговаривали с Линевой?
— Теперь не скажу. Когда поймаю Градова — скажу. А я, между прочим, почти догадался, почему он охотился за твоим мужем. Хоть я и дурак. По твоему глубокому убеждению.
— Я этого никогда не говорила.
— Но думаешь.
— Ты ошибаешься... И почему он считал Олега своим врагом?
— Линева очень туманно говорила на эту тему. Оно и понятно: не сильна в компьютерной терминологии. Вот я еще раз побываю в отделе «Р», тогда смогу подбить бабки. Посмотрим, что ты тогда скажешь про своего драгоценного супруга, — довольно потер руки Стае.
— За что ты его так ненавидишь? — тихо спросила Люба. — Мертвого?
— А за что ты Линеву ненавидишь? Живую?
