Мария Ветрова - Обретенный май
Эля перевела дыхание и сообразила, что муж ждет от нее ответа на какой-то не услышанный ею вопрос.
— Прости, я задумалась, — извинилась она, перехватив в зеркале Володин вопросительный взгляд. Эля никогда не садилась рядом с ним на «сиденье смертника».
— Я спросил, сложила ли ты вещи, чтобы ехать на дачу? Мы сейчас сразу едем к матери.
Он испытующе оглядел смуглое, немного суховатое лицо жены. Как обычно, если Эльвира нервничала, она отводила глаза и все время быстрым движением поправляла свои короткие черные волосы, и без того всегда идеально уложенные.
— Наверняка я что-то забыла. Заедем домой.
— У нас на это нет времени, — мягко заметил он. — Я обещал быть к ужину… Ты же знаешь, там всегда ужинают ровно в семь и ни секундой позже.
— Ладно, поехали, — устало смирилась Эля. — Все равно не помню, что именно еще хотела прихватить… В конце концов, вернемся и заберем. Надеюсь, с отпуском у тебя все в порядке?
— Угу… — Владимир сосредоточенно всматривался в приближающийся светофор, прикидывая, успеет ли проскочить на желтый. Решив, что рисковать не стоит, мягко притормозил. — Не такая уж я незаменимая персона, тем более что большинство клиентов тоже в отпусках…
В свои сорок два года Владимир Владимирович Панин, очень неплохой, но, к Элиному сожалению, напрочь лишенный честолюбия и профессиональных амбиций финансист дослужился до начальника платежного отдела одного из вполне стабильных Московских банков и, судя по всему, двигаться дальше по служебной лестнице не планировал. Если бы не дочери, они вполне обошлись бы без генеральшиных подачек. Но во-первых, их нынешнее благосостояние сложилось далеко не сразу. Во-вторых, так уж повелось с самого начала, что свекровь всячески способствовала достойному образу жизни сына и невестки, а к хорошему, как известно, привыкаешь быстро, а отвыкаешь долго и с трудом… К тому же в глазах Володи такое положение было вполне нормальным, и отвыкать он не собирался. Даже если бы узнал правду…
А правда состояла в том, что источник благосостояния его матери подыстощился еще пару лет назад. Но даже под пыткой Нина Владимировна не призналась бы старшему сыну, что нынешние римские каникулы его девочек, так же как и вожделенная «девятка», оплачены вовсе не из ее кармана, а из кармана младшего сына — Жени. Что касается самого Евгения Константиновича, обожавшего мать, потребовались бы действительно чрезвычайные обстоятельства, для того чтобы правда всплыла по его вине: ведь эта тайна была не только его, но и Нины Владимировны! Кроме того, и впрямь тайна: даже Машенька, которую Женя тоже обожал, об этом не подозревала… Впрочем, количеством денег своего мужа она и вовсе не интересовалась, уверенная, что уж на нее-то их точно хватит. Ошибались те, кто полагал, будто замуж за Евгения Панина, преуспевающего бизнесмена средней руки, она вышла исключительно по расчету. Большинство знакомых и друзей здорово удивились бы, узнав, что своего мужа Машенька искренне любит…
Между тем вишневая «девятка» успела миновать окружную, выехав на шоссе, довольно свободное ввиду непереносимой жары. И уже спустя сорок минут машина повернула в сторону большого, надежно укрытого зеленью дачного поселка.
Когда-то место это было исключительно «генеральским» и «академическим». Однако новые времена с их ветрами перемен довольно быстро достигли и здешних мест. Теперь публика тут проживала самая разношерстная, разбавившая бывшую советскую элиту скороспелыми богачами с мутным прошлым просто умелыми и дальновидными людьми, сумевшими вовремя сориентироваться среди иных правил жизни, и бог знает кем еще. Поэтому беспокойство преданной Нюси по поводу новых соседей, заменивших прежнюю обедневшую семью из «академических», не было таким уж необоснованным. Да и сама Нина Владимировна испытывала легкое беспокойство. Ее мир, такой привычный и, казалось бы, вечный, рушился на глазах. Жизнь стала непредсказуемой, во всяком случае для нее, поскольку усвоить ее новые правила генеральша не могла. Ей казалось, что правил теперь нет вообще. Потому-то и цеплялась Нина Владимировна за то, что могла еще сохранить — за уклад своего собственного дома, создававшийся десятилетиями. Зависимость Володи и Эльвиры от нее в этот уклад входила, и поэтому тайна, связывавшая генеральшу с младшим сыном, возникла отнюдь не из-за склонности Нины Владимировны к благотворительности, а исключительно в целях сохранения уклада, давно ставшего частью ее жизни…
Нюся аккуратно водрузила на стол деревянную доску для хлеба, накрытую вышитой холщовой салфеткой, положила сверху нарезанный батон и, кивнув в сторону ворот, не видных отсюда, с веранды, из-за разросшегося сада, сообщила:
— Едут!
— Откуда знаешь? — поинтересовалась Нина Владимировна, расположившаяся в плетеном кресле неподалеку от стола, лицом к саду.
— Слышу.
Хозяйка усмехнулась и кивнула, зная, что у Нюси действительно был необыкновенно острый слух, ничуть не пострадавший от возраста. Она подняла голову от книжки, которую лениво перелистывала в последние полчаса, и поправила неизменный шарф, прикрывавший постаревшую шею.
— Что ж, значит, все в сборе наконец… Вот и хорошо.
Женя с Машей приехали еще часа два назад и теперь скрывались от жары где-то в глубине сада или в отведенной им комнате на втором этаже.
Особняк был двухэтажным и с точки зрения современной архитектуры, вероятно, нелепым строением, с парадным входом через выдававшуюся вперед полукруглую и тоже двухэтажную веранду, на которой и находились сейчас обе женщины. Верхняя часть веранды именовалась с незапамятных времен солярием, была в отличие от застекленной нижней открыта всем ветрам, и ею никто никогда в качестве солярия не пользовался, пока Евгений не женился на Маше. Именно из-за Маши Женя очень робко попросил дать им на лето ту самую, совсем не лучшую в доме комнату, которая двумя окнами выходила на солярий. Как все блондинки, его жена обожала загорать и делала это часами при любом удобном случае. Оставалось лишь удивляться, почему она никогда не обгорает, а получает кожу золотисто-ровного цвета, так идущую всё тем же блондинкам, прекрасно оттеняющую и необыкновенно светлые, почти белые волосы, и огромные зеленоватые глаза с длинными умело подкрашенными ресницами.
Маша была красива даже с точки зрения генеральши, и с ее же точки зрения, глупа, необразованна и дурно воспитана. Тем не менее Нина Владимировна никогда в жизни не задавала себе пошлого вопроса, что же такого нашел в ней ее младший, любимый сын. Сама она была воспитана прекрасно и являла собой образец вполне интеллигентной женщины. Она оставалась таковой даже наедине с собой.
