Нора Робертс - Ночь разбитых сердец
Мгновение Джо казалось, что ее отбросило назад, в ночной кошмар, и она снова смотрит сама на себя, беспомощная, неспособная найти выход из тьмы.
Но даже охваченная ужасом, она смогла увидеть различия. У женщины на фотографии волосы светлые, пышные и волнистые, а тело более зрелое.
– Мама?! – прошептала Джо, схватив фотографию обеими руками. – Мама!
– Что с тобой, Джо? – Бобби ошеломленно уставился в ее остекленевшие глаза. – Что происходит, черт побери?
– Где ее одежда? – Джо обхватила руками голову, разрывающуюся от грохота и гула, и начала раскачиваться. – Где она сама?
– Успокойся.
Бобби сделал шаг вперед и протянул руку, чтобы взять у Джо фотографию, но она резко вскинула голову.
– Не подходи! – Кровь прилила к ее щекам, в глазах заплясали огоньки безумия. – Не прикасайся ко мне! Не прикасайся к ней!
Испуганный, озадаченный, Бобби выпрямился и поднял руки.
– Хорошо, Джо. Хорошо.
Джо снова опустила глаза на фотографию Аннабелл. Как же ей холодно, как холодно! Молодая, загадочно прекрасная… и холодная, как смерть.
– Она не должна была бросать нас, не должна была уходить. Почему она это сделала?
– Наверное, у нее не было другого выхода, – тихо сказал Бобби.
– Нет, она должна была остаться с нами! Она была необходима нам, но мы оказались ей не нужны. Она так красива… – Слезы покатились по щекам Джо, и фотография задрожала в ее руке. – Как сказочная принцесса. Я всегда думала, что она – принцесса. Она бросила нас. Бросила нас и ушла. А теперь она мертва…
Прижимая фотографию к груди, Джо свернулась в клубочек и разрыдалась.
– Полно, Джо, – Бобби ласково потянулся к ней. – Пойдем со мной. Тебе нужна помощь.
– Я так устала, – прошептала Джо и не сопротивлялась, когда он поднял ее на руки, как ребенка. – Я хочу домой.
– Хорошо. А сейчас просто закрой глаза.
Фотография тихо спорхнула на пол лицевой стороной вниз… на все другие лица. Джо увидела надпись на обратной стороне. Большие четкие буквы: «СМЕРТЬ АНГЕЛА».
И последняя ее мысль – когда тьма уже сомкнулась вокруг нее – была о «Приюте».
Глава 2
Легкий туман клубился в первых проблесках зари, словно готовый исчезнуть сон. Солнечные лучи пронзили кроны могучих дубов и заблестели в каплях росы. Маленький кардинал красной пулей беззвучно метнулся сквозь ветви. Славки и овсянки, гнездившиеся в клочьях лишайника, проснулись и завели утреннюю песню.
Он больше всего любил именно начало дня. На рассвете, когда никто не посягал на его силы и время, он мог обо всем подумать без помех. Просто побыть самим собой, наедине с собой.
Брайан Хэтуэй всю жизнь провел на острове и никогда не хотел поселиться где-то еще. Он повидал материк, посетил большие города, а однажды, охваченный внезапным порывом, даже провел отпуск в Мексике. Но этот остров – со всеми его достоинствами и недостатками – принадлежал ему. Он родился здесь в одну штормовую сентябрьскую ночь тридцать лет назад. Родился на той самой большой дубовой кровати с пологом, на которой теперь спал сам. Его приняли собственный отец и старая негритянка, дымившая трубкой из кукурузного початка.
Старуху звали мисс Эффи, ее родители были в свое время рабами его предков. Когда он был еще очень мал, она рассказывала ему историю его рождения. Рассказывала, как завывал ветер и бушевал океан, а в огромном доме на этой величественной кровати его мать сражалась, словно настоящий воин, а потом рассмеялась, когда маленький Брайан вылетел из ее чрева прямо в руки отца.
Хорошая история! Когда-то Брайан мог отчетливо представить себе смеющуюся мать и отца, который жаждет принять его.
Его матери давно здесь нет, старая мисс Эффи мертва, и много – очень много – времени прошло с тех пор, как отец в последний раз обнимал его.
Брайан шел сквозь рассеивающийся туман среди толстых стволов, покрытых ярко-розовыми и красными лишайниками, среди папоротников и низкорослых, похожих на кусты пальм. Высокий худой мужчина, телосложением очень похожий на отца, со смуглой кожей, темными взлохмаченными волосами, холодными синими глазами и твердыми неулыбчивыми губами. Женщины находили его длинное грустное лицо привлекательным, а в печальном изгибе рта видели вызов и стремились заставить эти губы улыбнуться.
Свет слегка изменился, пора было возвращаться в «Приют», чтобы приготовить постояльцам завтрак.
Брайан чувствовал себя на кухне так же свободно, как в лесу, и его отец считал это еще одной из странностей сына. Но Брайан не обижался: он, в общем, готов был признать, что, если мужчина зарабатывает себе на жизнь стряпней и ему это нравится, в нем наверняка есть что-то странное. А то, что отец опасается, не «голубой» ли он, даже развлекало.
Если бы они открыто говорили на подобные темы, Брайан объяснил бы отцу, что можно наслаждаться жизнью, взбивая безупречное безе, и при этом предпочитать женщин для занятий сексом. Но он не привык ни с кем обсуждать свою личную жизнь.
Еще он мог бы сказать отцу, что склонность к отчужденности является фамильной чертой Хэтуэев…
Брайан шел по лесу беззвучно, как олени, водившиеся здесь. Чтобы доставить себе удовольствие, он решил вернуться кружным путем вдоль Лунного ручья. Три оленихи мирно пили воду в таинственно мерцающей тишине. Туман змеился вокруг них, словно струйки белого дыма.
Еще есть время, подумал Брайан. На острове всегда есть время. Он уселся на упавшее дерево и стал с наслаждением наблюдать за расцветающим утром.
Остров протянулся на тринадцать миль в длину и всего на две мили в самом широком месте. Брайан прекрасно знал и любил здесь каждый дюйм: выжженные солнцем песчаные пляжи, прохладные сумрачные болота с древними невозмутимыми крокодилами, дюны, влажные холмистые луга, окаймленные молодыми соснами и величественными дубами.
Однако больше всего он любил лес с его темными укромными уголками, полными неразрешимых загадок.
Он хорошо знал историю острова. Когда-то рабы выращивали здесь хлопок, а его предки сколачивали на этом свои состояния. Остров был поделен между несколькими семействами. Его хозяева становились судовладельцами и стальными магнатами, состояния продолжали увеличиваться и то ускользали, то вновь возвращались в их руки. Теперь деньги уже были не те, что прежде, но остров оставался в руках потомков тех хлопковых королей и стальных императоров. Их дома, выглядывающие из-за дюн, скрывающиеся под сенью деревьев, возвышающиеся над широкой лентой Пеликанова пролива, переходили от поколения к поколению, и до сих пор только горстка семей могла назвать остров своим домом.
