Дрянная девчонка - Ивах Светлана

– Я думал, ты глаза ветками себе выколешь, – продолжал Лешка свой рассказ и восхитился: – Так нет же, ни царапины!

– Ни царапины! – воскликнула я с облегчением.

Следом никто не шел, и мы повернули к шоссе.

Меня вдруг обдало жаром. А что, если все это случилось из-за того, что я забыла талисман, который на ночь снимала? Рука тронула шею в том месте, где должна быть цепочка, и скользнула по ней ниже, к груди. Мой гном-трубадур оказался на месте. Маленький, из серебра, он достался мне от бабушки по линии матери. Вернее, я нашла его среди разных безделушек в шкатулке после ее смерти. Мать вспомнила, что бабушка носила его, когда была молода, и верила, что трубадур приносит удачу. Никто не знал или просто не помнил, откуда он взялся, но берегли, как реликвию. Я поверила в его силу и с тех пор не расставалась.

– Ты это… – Лешка оглянулся по сторонам и сказал напоминающим тоном: – Деньги когда принесешь?

– Какие деньги? – ужаснулась я, заранее зная, о чем речь.

– Как какие?! – переспросил он возмущенно и напомнил: – Те, что с тобой ксерили у меня!

– Они мне самой нужны! – нагло выпалила я.

– Постой! – замедлил шаг Лешка. – Уж не хочешь ли ты сказать, что я машину за свой счет восстанавливать буду?

Меня охватила злость. Да что там! Желание вцепиться обломками ногтей в ставшее вдруг ненавистным лицо было таким, что я сжала кулаки. Лешка не заметил этого и продолжал идти. Я глядела ему в спину. В горле стоял ком, а на глаза навернулись слезы обиды. И тут я увидела палку, вернее, сук, свалившийся с дерева, и вдруг подумала, что было бы эффектно навернуть Лешку этим суком по голове. Догнать и огреть так, чтобы, как и я, потом ничего не помнил. А когда очухается, сказать, будто этот сук ему на голову сам и свалился.

– А мне ты, значит, рожать предлагаешь?! – вдруг заявила я.

– Ммм! – промычал Лешка и, остановившись, часто заморгал.

– Рожать?

– Папой, значит, хочешь стать? – продолжала я осторожно, одновременно наблюдая за переменами во внешности Лешки. Стало до ужаса интересно, как он отреагирует на такую новость. Странно, но я вдруг поверила в то, что говорю.

– Хм! – хмыкнул он.

– Я, конечно, могу заплатить тебе за разбитую машину, только в таком случае ответственность за содержание ребенка берешь на себя ты, – покачала я головой. – А это уже совсем другие деньги.

Видела бы его лицо мама! Она наверняка подумала бы, что ее сыночек разом съел целый лимон. Глаза вылезли из орбит, рот открылся.

– Повтори, что ты сказала! – потребовал Лешка.

– Я беременная, – опустив глаза, повторила я.

«Только бы он сейчас не заявил, что рад и собирается на мне жениться!» – подумала я с ужасом, упрекнув себя, что не обдумала такой вариант развития событий.

Но Лешка-Контекст повел себя в соответствии с жанром.

– Чего? – протянул он, изображая недоумение человека, который «не при делах». – А ты уверена, что мой?

– А, кроме тебя, у меня в этом году никого точно не было…

– Ты уверена? – повторил он.

Нет, несмотря ни на что, Лешка не собирался на мне жениться. Да, я нравилась многим, если не всем мальчишкам в классе. Но моя репутация ставила на мысль о женитьбе у них некую блокировку. Да, любой был не прочь переспать со мной, но не более, и я это чувствовала. Еще вдруг поняла сейчас, почему говорят, что одних любят, а на других женятся. Самолюбие у мужчин такое, что они не видят свое сосуществование с доступной женщиной. Собственное умозаключение привело к тому, что я вдруг возненавидела Лешку и всех мужчин в его лице разом. Мне стал казаться мерзким его вздернутый нос, губы, а запах – отвратительным.

– В чем я должна быть уверена? – спросила я, стараясь говорить спокойно.

– Что беременна и что никого не было, – пояснил Лешка.

– Тест сегодня утром показал, – соврала я, размышляя, где найти теперь подходящий фломастер, чтобы дорисовать на нем вторую полоску. Кто-то говорил, что для этих целей лучше подходит карандаш. Потом только следует тест слегка намочить. Вообще я собиралась таким образом раскрутить Лешку на деньги для аборта, который якобы нужно делать именно в Москве. Ведь в нашем городке обязательно об этом узнает каждая собака. Нет, конечно, могу родить и осчастливить молодого дедушку, Лешкиного отца, но стоит ли? Теперь денег я с него не получу, но зато сохраню те, что тиснула у бабки…

Глава 5

Взрослый попутчик

Я едва хотела отложить телефон на столик, как он пискнул, и на экране появился ответ от Вики:

«…Главное, паспорт никому в руки не давай!»

– Достала уже! – подумала я вслух и набрала: «За меня не волнуйся, лучше скажи, как там Маринка?»

Ответ не заставил себя ждать.

«Ноги отнялись, ходить не будет», – появилась строчка.

Это я знала и без нее, но в душе надеялась, что врачи ошиблись и Маринка все же выздоровеет. Страх за то, что сотворила, обида на весь мир, ставший во одночасье враждебным и чужим, жалость и непонятная тоска накатили с новой силой. Я еще не понимала, чего, собственно, больше боюсь – ответственности, если все всплывет, или отсутствия каких-либо шансов у Маринки? Переживания за ее судьбу не притуплялись, а, напротив, становились все сильнее. Оно и понятно, ведь вначале никто даже и не думал, что она может остаться инвалидом. Все обиды на эту деваху, которой судьба подарила богатенького отца, враз пропали. Ее колкости теперь казались наивными и безобидными. Нет, немного не так. Они не стоили того, чтобы посадить Маринку в инвалидную коляску на всю оставшуюся жизнь. Боже, а ведь до злополучных гонок у нее были планы! Куда она там собиралась? В педагогический? Еще мечтала о детях… Интересно, а с отнявшимися ногами можно с мужиком или нет? «Конечно, можно, но кто согласится?» – ответила я сама себе.

Мои пальцы нащупали на груди гнома-трубадура, и я мысленно стала просить его:

«Сделай так, чтобы Маринка смогла ходить! Пусть ученые найдут способ, который поставит ее на ноги…»

На глаза навернулись слезы, а к горлу подступил ком.

– Какая же я дура! – вырвалось у меня.

Послышалась возня, и с верхней полки свесилась косматая голова.

– Ой! – смутилась я. – Извините, совсем забыла!

Этот пассажир садился ночью. Я хорошо помнила, он долго выяснял у проводника, почему постель на его полке не заправлена и как ему теперь со всем этим справиться в темноте.

Круглолицая блондинка с уставшим взглядом терпеливо отвечала, что такая услуга лишь в вагонах «люкс» либо в фирменных поездах, и то не на всех направлениях. Мужчина включил фонарь, который установлен в изголовье, и стал изучать свой билет. Я уснула. Свет мне не мешал. Шум тоже. Давно привыкла.

– Ничего страшного, все равно вставать пора, – успокоил меня мужчина. – Вы меня тоже простите, я ночью немного пошумел.

Мне вдруг стало неудобно. Я совсем еще соплячка, а этот уже взрослый мужчина обращается ко мне на «вы»! У нас в городке такого не услышишь. Даже продавцы в магазине, кому по определению положено быть со всеми без исключения вежливыми, до такого, как говорится, не опускаются, а то могут и вовсе послать куда подальше. Особенно тех, кто просто поглазеть на товар приходит, ничего не покупает и проводит время, словно в музее. Для большинства жителей нашего городка эти заведения стали действительно недоступны. Вся экономика держалась на пенсионерах и военных. Руководство фабрики и завода плевало с высокой колокольни на указы президента и по-прежнему задерживало и без того мизерную зарплату. А недавно мать сделала открытие: деньги специально не платят вовремя, чтобы человек жил надеждой и не думал о досрочном увольнении. Многие вообще не ради денег на фабрику ходят, а за интерес да по привычке. Хотя работа была. Но такая, на какой надо пахать, к чему наш русский обыватель мало приучен, поэтому все эти места заняты жителями южных республик. Готовые трудиться в силу экономических обстоятельств у себя на родине за гроши, они тянули зарплату всего города вниз. Молодежь и большинство трудоспособных мужчин уезжали на Севера да в столицу. Но и там не шли на стройки, а все норовили в охрану устроиться или зацепиться какими-нибудь менеджерами.