Ольга Егорова - Между двух огней
– Инга!
Еще не успев обернуться, она уже догадалась, кого сейчас увидит. И даже не удивилась ни капли. Потому что, оказывается, все это время она стояла у воды не просто так. На самом деле все это время она его ждала. Ждала – и вот дождалась, наконец.
– Я знал, что ты придешь, – словно озвучивая ее мысли, тихо сказал Горин. Шагнул, приблизившись вплотную, обхватил за плечи и притянул к себе.
На то, чтобы сопротивляться, у Инги просто не оставалось сил.
* * *В актовом зале, до отказа забитом выпускниками, учителями и родителями, смертельно душно. Торжественная часть выпускного вечера затянулась. По вискам струятся капли пота. На шее – тугая петля-удавка в форме галстука-бабочки. Без конца поправляю узел, пытаясь его ослабить, и почти всю тожественную часть только и рассуждаю о том, какой же это идиотизм, носить галстуки. Галстуки вообще и галстуки-бабочки в частности. Под гром аплодисментов получаю наконец свой аттестат. Принимаю поздравления, жму руки, улыбаюсь и схожу со сцены. Мысленно прикидываю, что до конца списка осталось еще человек десять-пятнадцать, следовательно, сидеть в этой душегубке осталось как минимум полчаса. Если, конечно, директор школы и учителя не будут слишком многословны.
Белая рубашка липнет к телу. Уныло разглядываю выпускников и выпускниц со счастливыми лицами. Бесконечная череда белых рубашек, галстуков-бабочек и галстуков просто. Блестящая ткань вечерних платьев, оголенные плечи и локоны, струящиеся вниз водопадом. Все вокруг какие-то одинаковые. Оживляюсь на минуту в тот момент, когда директор объявляет твою фамилию. С видом обреченного на медленную смерть провожаю взглядом твое простое белое платье чуть выше колен. Никаких локонов – по-прежнему стриженная голова, на этот раз чуть более аккуратно, чем обычно, уложенные волосы. Стучишь каблуками по моему сердцу, каждый раз протыкая его насквозь. Ослепительно улыбаешься и спускаешься вниз, окруженная ореолом фотовспышек.
Проходя мимо, на миг останавливаешь взгляд. Тихо улыбаешься, морщишь нос: скорее бы уж все это закончилось! Сдержано киваю в ответ, чувствуя, как затягиваются от этой твоей улыбки и сморщенного носа раны на сердце.
Безнадежно влюбленный болван.
Наконец наступает передышка. Долго курю в компании одноклассников на школьном крыльце, демонстрируя окружающим высочайшую степень собственной взрослости. Еще бы, ведь еще вчера мы бегали курить за гаражи. Курить, чувствуя себя взрослым, оказывается гораздо приятнее. Одурев от этого чувства, прикуриваю вторую сигарету от первой и затягиваюсь, игнорируя приступ тошноты и потребность как следует откашляться.
За это время в актовом зале уже успевают расставить столы и освободить в самом центре место для предстоящих танцев. Сажусь за первый попавшийся стол, не глядя по сторонам. Одергиваю брюки на коленях, снова поправляю ненавистную бабочку и откидываюсь на спинку стула. Чувствую кожей, что ты где-то рядом. Поворачиваюсь наугад и сразу вижу тебя в компании вьющихся локонов, оголенных плеч и блестящих платьев. На фоне одноклассниц в простом белом платье, с простой прической ты выглядишь настоящей королевой. В мою сторону даже не смотришь, оживленно болтая о чем-то со своей свитой. Смеешься и выглядишь абсолютно счастливой.
Мрачнею и решаю не отставать. Громче всех ржу над каким-то глупейшим анекдотом. Активно подкладываю в тарелку салаты и мясные закуски, активно жую, активно жестикулирую. После двух бокалов официально разрешенного шампанского в компании самых решительных выпускников распиваю в мужском туалете бутылку крепленого красного вина прямо из горлышка. Рискованное предприятие заканчивается провалом: бутылка остается недопитой, вторая конфискуется учительницей физики, которая не постеснялась зайти в мужской туалет, прекрасно зная, чем может там заниматься во время выпускного вечера группа одуревших от чувства долгожданной свободы подростков.
Возвращаюсь к началу танцев. Первые аккорды только-только зазвучали, а в самом центре зала уже кружится несколько пар. На пионерском расстоянии друг от друга деревянные мальчики держат в объятиях деревянных девочек и неловко вальсируют, не попадая в ритм. Ты стоишь неподалеку от сцены, снова окруженная толпой, через которую мне удается протиснуться с большим трудом. Пытаюсь сказать что-нибудь членораздельное, но получается только произнести твое имя.
Инга.
Ты улыбаешься мне так, как не улыбалась, наверное, никогда в жизни. Киваешь, берешь меня за руку и тащишь за собой в центр зала. Покорно плетусь следом, как будто дурацкая идея станцевать этот вальс принадлежала вовсе не мне. Кладу деревянную руку тебе на талию. Влажной ладонью сжимаю твои пальцы и пытаюсь вести, делая это точно так же неуклюже, как и большинство присутствующих в зале парней.
Ты смотришь немного насмешливо, хотя и сама ощущаешь неловкость. Все происходящее абсолютно глупо, и эта взаимная неловкость глупа вдвойне. За долгое время наших тайных прогулок я тысячи раз касался твоей талии. Твоя голова десятки раз лежала у меня на плече. Однажды у Священного Дуба я даже набрался смелости и умудрился поцеловать тебя в щеку. Тогда мне было пятнадцать. По сравнению с таким бурным прошлым обыкновенный школьный вальс выглядит невинной шалостью.
Но от этого не становится легче. На нас смотрят десятки глаз, и эти взгляды я ощущаю, как прожектора. Как рентгеновские лучи, направленные в самое сердце. Вальс все не кончается. Он длится дольше, чем вечность. Но когда стихают наконец последние аккорды, я вдруг понимаю, что мне не хочется тебя отпускать. Моя правая рука пригрелась на твоей талии и ни в какую не желает с ней расставаться.
Невозможно поверить, но ты чувствуешь то же самое.
Мы стоим посреди зала уже одни. Совершенно одни. Стоим, как две застывшие скульптуры. Как замороженные ледяные статуи. Смотрим друг на друга и видим только друг друга.
Фантастика.
Ты оживаешь первая. Растерянно оглядываешься вокруг, улыбаешься почти смущенно.
И это тоже – фантастика, потому что мне еще ни разу в жизни не приходилось видеть смущение на твоем лице. А ведь я знаю тебя уже десять лет.
Твоя ладонь медленно сползает с моего плеча. Но прежде ты успеваешь коснуться кончиками пальцев моей дурацкой бабочки. Нахмурив лоб, усердно расправляешь ее у меня на шее. Теперь твои глаза смеются. Я стою, вытянув руки по швам, готовый ко всему.
Ко всему – но только не к этому.
Ты вдруг приподнимаешься на цыпочках, утыкаешься носом мне в шею, касаешься влажными губами мочки уха и шепчешь:
«Давай сбежим».
От твоих прикосновений и от этого шепота я цепенею.
