Нора Робертс - Яд бессмертия
Ева поплелась в угол комнаты, где было устроено некое подобие кухоньки, и, наученная опытом, сперва постучала по полке, чтобы распугать тараканов. В ящике она нашла шоколадный батончик – последний. Он наверняка поколотит ее за то, что она съела последнюю шоколадку. Впрочем, он в любом случае найдет повод ее поколотить, так чего бояться?
Ева проглотила шоколад не жуя и вытерла рот тыльной стороной ладони. Голод ничуть не утих. Она выдвинула другой ящик и наткнулась на заплесневевший кусок сыра. Лучше не думать, какие твари от него откусывали… Ева схватила нож и начала отрезать испорченные куски.
Внезапно за дверью послышались шаги, и от ужаса Ева выронила нож, и он звякнул об пол при его появлении.
– Чем ты тут занимаешься, малышка?
– Ничем. Я проснулась. Хотела выпить воды.
– Проснулась… – Его глаза были стеклянными, но не совсем остекленевшими, так что на передышку рассчитывать не приходилось. – Соскучилась по папочке? Подойди поцелуй своего папу!
Ева перестала дышать. Между ног, там, где он скоро сделает ей больно, началось тошнотворное пульсирование.
– У меня болит зуб.
– Зуб? Ничего, я поцелую – и все пройдет. – Он с ухмылкой направился к ней. Потом ухмылка исчезла. – Ты опять ела без разрешения?! Отвечай, ела?
– Нет, я… – Но надежда на избавление умерла в тот момент, когда он с размаху ударил ее по лицу. У нее пошла кровь из губы, из глаз хлынули слезы; она закричала бы в голос, если бы он не отучил ее от этого. – Я хотела отрезать себе сыру. Всего кусочек… Потом ты…
Он ударил ее еще сильнее – так, что из глаз посыпались искры. Ева упала и не успела опомниться, как он набросился на нее снова.
Теперь она кричала – слишком тяжелы и беспощадны были его кулаки. От боли темнело в глазах, но страх затмевал боль. Она знала: побои – далеко не худшее, что он мог с ней сделать…
– Прошу тебя, папа… Пожалуйста, пожалуйста!
– Когда дети не слушаются, их наказывают. Ничего, потом я тебя приласкаю, и ты снова станешь хорошей девочкой.
Его дыхание обжигало ей лицо. Почему-то оно пахло леденцами. Он рвал ее одежду, и без того порванную, хватал, тискал, терзал… Внезапно его дыхание стало другим. Она хорошо знала эту перемену и боялась ее. Прерывистое, похотливое дыхание…
– Нет, нет! Больно, больно!
Несчастная юная плоть сопротивлялась. Ева лупила его кулачками, захлебываясь криком, потом совсем обезумела от страха и стала царапаться. Он взревел от ярости и заломил ей руку. Она услышала отвратительный сухой треск – это не выдержала ее кость.
– Лейтенант! Лейтенант Даллас!
Ева издала сдавленный крик и пришла в себя. По телу пробегали судороги. Во сне она так металась, что очутилась на полу.
– Лейтенант…
Ева шарахнулась от чьей-то руки и обхватила себя за плечи. Она с трудом сдерживалась, чтобы снова не закричать.
– Вам снился сон, – невозмутимо произнес Соммерсет, сохраняя на лице бесстрастное выражение. И все-таки, если бы не затуманенный после кошмара мозг, Ева поняла бы по его глазам, что он обо всем догадался. – Всего лишь сон, – повторил он, осторожно подходя к ней, как к угодившей в капкан волчице. – Ночной кошмар.
– Не подходи ко мне. Не трогай! Убирайся!
– Лейтенант, вы знаете, где находитесь?
– Знаю, – выдохнула она, ловя воздух пересохшим ртом. Ей было холодно и одновременно нестерпимо жарко, по телу все еще пробегала дрожь. – Отойдите! Просто уйдите…
Она умудрилась встать на колени, потом закрыла лицо ладонями и покачнулась.
– Вы уйдете или нет?!
– Я помогу вам сесть в кресло.
Соммерсет обхватил Еву за плечи, и ему хватило твердости не обращать внимания на ее попытки его оттолкнуть. Для него она была сейчас ребенком, беспомощным раненым существом, нуждающимся в поддержке. Как его Марлена… Он старался не задавать себе вопрос, молила ли она о пощаде так же, как Ева.
Затащив ее на кресло, он подошел к комоду и достал одеяло. Ева лязгала зубами, ее широко раскрытые глаза были полны ужаса.
– Спокойно! – приказал Соммерсет, и Ева, сразу перестав отбиваться, уронила руки. – Сидите, где сказано, и не дергайтесь!
Он двинулся в ванную, где находилась аптечка, на ходу промокая лоб платком. У него дрожали руки, но этого следовало ожидать: ее крики пронзили его насквозь – недаром же он сломя голову кинулся к ней на помощь. Ведь это были детские крики.
Вернувшись, Соммерсет подал ей стакан с успокоительным питьем.
– Пейте.
– Не хочу…
– Пейте, говорю, иначе я сам волью это вам в глотку!
Ева уже собиралась выбить у него из рук стакан, но потом еще больше смутила его и себя: сжалась в комок и захныкала, как маленькая. Соммерсет понял, что дело совсем худо, поплотнее укрыл ее одеялом и ушел, решив немедленно связаться с персональным психоаналитиком Рорка.
Однако на лестнице он столкнулся с самим Рорком.
– Ты когда-нибудь спишь, Соммерсет?
– Какой там сон! Твоему лейтенанту плохо.
Рорк уронил портфель и схватил Соммерсета за лацканы.
– Что с ней?! Где она?
– Ей, очевидно, приснился кошмар. Она кричала. – Соммерсет, потерявший свое обычное самообладание, взъерошил себе волосы. – Я хотел ей помочь, но она не позволила. Я собирался вызвать врача. Она в своем кабинете.
Рорк оттолкнул Соммерсета, но тот поймал его за руку.
– Ты должен был сказать мне, что ее мучит.
Рорк вырвал руку и помчался вверх по лестнице.
– Я сам с ней разберусь.
Он нашел Еву жалкой и дрожащей. На него нахлынуло множество различных чувств сразу: ярость, облегчение, сожаление, угрызения совести… Но сейчас важнее всего была она. И он обнял ее.
– Все хорошо, Ева.
– Рорк… – Она еще раз содрогнулась, а потом обхватила его руками за шею. – Опять эти сны!
– Знаю. – Он опустился в кресло, усадил ее себе на колени и прикоснулся губами к ее мокрому от пота затылку. – Бедная…
– Теперь без них не обходится ни одна ночь! Их уже ничто не может остановить.
– Почему ты молчала, Ева? – Он заставил ее откинуть голову, чтобы заглянуть ей в глаза. – Зачем мучилась в одиночку?
– Их ничто не остановит, – повторила она и закрыла лицо ладонями. – Раньше я ничего не помнила, а теперь вдруг вспомнила все… Я его убила, Рорк! Я убила родного отца!
13
Он смотрел ей прямо в глаза, чувствуя, как она дрожит.
– Милая, это просто страшный сон.
– Нет, озарение.
Ева призвала на помощь все свое мужество. Она должна была кому-то рассказать – иначе этот ужас так и не выплеснется наружу, останется у нее в душе. Но для начала нужно обрести спокойствие, нужно рассуждать как полицейский, а не как женщина, тем более не как запуганный ребенок.
