Нора Робертс - Яд бессмертия
Посвятив этому занятию час, Ева махнула рукой и поудобнее устроилась в глубоком кресле с намерением поспать. Внутренний будильник был поставлен на пять утра.
"Наркотики, убийство, деньги… — гудело в голове. — Одно всегда следует за другим. Найти наркоторговца… Опознать неизвестное вещество…
От кого ты прятался, Бумер? Как у тебя оказался образец состава и химическая формула? Кто переломал тебе кости, чтобы заполучить то и другое?"
Ева вспомнила изуродованное тело и тут же приказала себе не думать! Куда это годится — засыпать с такими мыслями? Ее и без того каждую ночь мучают кошмары.
"Может быть, лучше вообще не спать?» — подумала Ева, проваливаясь в сон.
Мигающая красная реклама за окном: «КОКА-КОЛА».
Ей всего восемь лет. Лежа в кровати, Ева смотрит на мигающую рекламу.
А вдруг этим вечером он не придет? Она уже перестала молиться, чтобы он забыл, где ее запер, или свалился замертво в первую подвернувшуюся канаву. Он всегда заявлялся вопреки любым ее молитвам.
Впрочем, иногда, если ей везло, он оказывался слишком пьяным: валился на кровать и начинал храпеть. Тогда она, дрожа и не веря в свое счастье, забивалась в угол и спала там.
Ева беспрерывно мечтала о бегстве, о том, чтобы каким-то образом открыть запертую дверь, спуститься с пятого этажа на первый. А если выпадала особенно отвратительная ночь, она мечтала о том, чтобы прыгнуть с пятого этажа. Короткий полет — и конец всем мучениям. Он больше не сможет ее тронуть… Увы, малодушие не позволяло ей подойти к окну и выпрыгнуть.
Она была всего лишь ребенком, и в тот вечер ее мучил голод. К тому же она отчаянно мерзла: в припадке злобы он сломал кондиционер, и в комнату нагнетался холодный воздух.
Ева поплелась в угол комнаты, где было устроено некое подобие кухоньки, и, наученная опытом, сперва постучала по полке, чтобы распугать тараканов. В ящике она нашла шоколадный батончик — последний. Он наверняка поколотит ее за то, что она съела последнюю шоколадку. Впрочем, он в любом случае найдет повод ее поколотить, так чего смущаться?
Ева проглотила шоколад не жуя и вытерла рот тыльной стороной ладони. Голод ничуть не утих. Она выдвинула другой ящик и наткнулась на заплесневевший кусок сыра. Лучше не думать, какие твари от него откусывали… Ева схватила нож и начала отрезать испорченные куски.
Внезапно за дверью послышались шаги, и от ужаса Ева выронила нож, и он звякнул об пол при его появлении.
— Чем ты тут занимаешься, малышка?
— Ничем. Я проснулась. Хотела выпить воды.
— Проснулась… — Его глаза были стеклянными, но не совсем остекленевшими, так что на передышку рассчитывать не приходилось. — Соскучилась по папочке? Подойди поцелуй своего папу!
Ева перестала дышать. Между ног, там, где он скоро сделает ей больно, заранее началось тошнотворное пульсирование.
— У меня болит зуб.
— Зуб? Ничего, я поцелую — и все пройдет. — Он с ухмылкой направился к ней. Потом ухмылка исчезла. — Ты опять ела без разрешения?! Отвечай, ела?
— Нет, я… — Но надежда на избавление умерла в тот момент, когда он с размаху ударил ее по лицу. У нее пошла кровь из губы, из глаз хлынули слезы; она зарыдала бы громко, если бы он не отучил ее от этого. — Я хотела отрезать себе сыру. Всего кусочек… Потом ты…
Он ударил ее еще сильнее — так, что из глаз посыпались искры. Ева упала и не успела опомниться, как он набросился на нее снова.
Теперь она кричала — слишком тяжелы и беспощадны были его кулаки. От боли темнело в глазах, но страх затмевал боль. Она знала: побои — далеко не худшее, что он мог с ней сделать…
— Прошу тебя, папа… Пожалуйста, пожалуйста!
— Когда дети не слушаются, их наказывают. Ничего, потом я тебя приласкаю, и ты снова станешь хорошей девочкой.
Его дыхание обжигало ей лицо. Почему-то оно пахнет леденцами. Он рвал ее одежду, и без того порванную, хватал, тискал, терзал… Внезапно его дыхание стало другим. Она хорошо знала эту перемену и боялась ее. Прерывистое, похотливое дыхание…
— Нет, нет! Больно, больно!
Несчастная юная плоть сопротивлялась. Ева лупила его кулачками, захлебываясь криком, потом совсем обезумела от страха и стала царапаться. Он взревел от ярости и заломил ей руку. Она услышала отвратительный сухой треск — это не выдержала ее кость.
— Лейтенант! Лейтенант Даллас!
Ева издала последний сдавленный крик и пришла в себя. По телу пробегали судороги. Во сне она так металась, что очутилась на полу.
— Лейтенант…
Ева шарахнулась от чьей-то руки и обхватила себя за плечи. Она с трудом сдерживалась, чтобы снова не закричать.
— Вам снился сон, — невозмутимо произнес Соммерсет, сохраняя на лице бесстрастное выражение. И все-таки, если бы не затуманенный после кошмара мозг, Ева поняла бы по его глазам, что он обо всем догадался. — Всего лишь сон, — повторил он, осторожно подходя к ней, как к угодившей в капкан волчице. — Ночной кошмар.
— Не подходи ко мне. Не трогай! Убирайся!
— Лейтенант, вы знаете, где находитесь?
— Знаю, — выдохнула она, ловя воздух пересохшим ртом. Ей было холодно и одновременно нестерпимо жарко, по телу все еще пробегала дрожь. — Отойдите!
Просто уйдите…
Она умудрилась встать на колени, потом закрыла лицо ладонями и покачнулась.
— Вы уйдете или нет?!
— Я помогу вам сесть в кресло.
Соммерсет обхватил Еву за плечи, и ему хватило твердости не обращать внимания на ее попытки его оттолкнуть. Для него она была сейчас ребенком, беспомощным раненым существом, нуждающимся в поддержке. Как его Марлена… Он старался не задавать себе вопрос, молила ли она о пощаде так же, как Ева.
Затащив ее на кресло, он подошел к комоду и достал одеяло. Ева лязгала зубами, ее широко раскрытые глаза были полны ужаса.
— Спокойно! — приказал Соммерсет, и Ева, сразу перестав отбиваться, уронила руки. — Сидите, где сказано, и не дергайтесь!
Он двинулся в ванную, где находилась аптечка, на ходу промокая лоб платком. У него дрожали руки, но этого следовало ожидать: ее крики пронзили его насквозь — недаром же он сломя голову кинулся к ней на помощь. Ведь это были детские крики.
Вернувшись, Соммерсет подал ей стакан с успокоительным питьем.
— Пейте.
— Не хочу…
— Пейте, говорю, иначе я сам волью это вам в глотку! Ева уже собиралась выбить у него из рук стакан, но потом еще больше смутила его и себя: сжалась в комок и захныкала, как маленькая. Соммерсет понял, что дело совсем худо, поплотнее укрыл ее одеялом и ушел, решив немедленно связаться с персональным психоаналитиком Рорка.
Однако на лестнице он столкнулся с самим Рорком.
— Ты когда-нибудь спишь, Соммерсет?
