Татьяна Устинова - Олигарх с Большой Медведицы
Трудно было себе представить, что между ними может происходить нечто романтическое – во всяком случае, Дунька никак не могла представить себе ничего романтического, связанного с Федором Петровичем! Не только толстовский Константин Левин мог любить исключительно «загадочных и прекрасных женщин», но и Дуня Арсеньева «признавала» только интересных и привлекательных мужчин.
Федор Петрович привлекательностью явно не страдал.
– Евдокия, у меня очень мало времени. И где, в конце концов, мой сын? Я так и не смогла ему дозвониться!
Вся компания как-то одновременно пришла в движение – Вера Федоровна двинулась в одну сторону, Фиона в другую, Александра шагнула с лестницы, Федор Петрович кинулся ее поддержать, толкнул, толстый ежедневник вывалился у нее из руки и хлопнулся на пол, прямо Дуньке под ноги.
Хлопнулся, распластался, из него полезли какие-то клочки бумаги.
– Как я неловок, – пробормотал новый сотрудник Федор Петрович, ринулся поднимать бумаги и зацепился брючиной за какой-то штырь, торчавший из лестницы. Брючина подозрительно затрещала.
И в этот миг с осла упали его модные брюки, и все увидели обыкновенный ослиный хвост! Чтобы не засмеяться в голос, Дунька ущипнула себя за круглое бедро.
– Господи, Федор!..
– Федор Петрович, что это вы делаете?! Держите себя в руках!
– Я… держу, Фиона Ксаверьевна!
– Да что вы ползаете, встаньте немедленно!..
– Я… собираю.
– Что вы там собираете!
Федор Петрович, ползая по полу, уже подбирался к лакированным Фиониным туфлям. Та отступала. Ежедневник он сжимал в руке и, передвигаясь, неловко возил им по ковру.
Вот чучело огородное, подумала Дунька. Выгонит его Фиона, это уж точно. Какая-то бумажка валялась прямо у нее под ногами, она наклонилась, подняла и подала ее Александре.
– Позвольте! – Федор Петрович проворно выхватил у нее бумажку, очевидно, с целью поместить ее туда, где она прежде была, в ежедневник, и совершенно случайно Дунька увидела, что именно на ней написано.
Рощино, улица Академическая, дом три.
Это был адрес Дунькиного дома. То есть Лизиного.
То есть их с Лизой дома, в котором сестру вчера чуть не убили.
В горле у Дуньки стало холодно и тесно, как будто туда вбили сосульку, в самую середину.
– Евдокия, я должна тебе напомнить, что у меня очень мало времени.
Александра выхватила у Федора Петровича ежедневник и сунула под мышку. Дуньке показалось, что она сильно рассержена.
– Вера Федоровна, мы ждем наш чай.
От высокой белой двери Дунька еще раз оглянулась на Александру – та прижимала блокнот к груди и горящим взглядом смотрела на Федора Петровича.
В ее взгляде была натуральная, неподдельная, первоклассная злоба. Потом она посмотрела на Дуньку, и та, никогда ни перед кем не пасовавшая, ничего не боявшаяся, уверенная в том, что она-то и есть центр вселенной и с ней никогда не может случиться ничего плохого, вдруг испугалась.
Так испугалась, что шмыгнула за узкую Фионину спину, а потом в кабинет, скорее, скорее!..
Ей очень хотелось, чтобы высокие белые двери закрылись поплотнее и побыстрее.
Видела Александрина или нет?.. И если видела, то догадалась или нет, что Дунька прочитала то, что там было написано?! И если видела и догадалась, то что теперь делать?!
И вообще, что это может значить?!
Двери закрылись, и в просторной и теплой комнате сразу стало тихо и очень торжественно.
Фиона Ксаверьевна некоторое время постояла в отдалении, словно раздумывая, как себя вести, потом двинулась вдоль комнаты, подошла к старинному камину и передвинула штучки на мраморной полке – верный признак неуверенности в себе, редкая штука в Фионином исполнении.
– Это даже хорошо, Евдокия, что ты приехала, – начала она наконец. – Я хотела бы с тобой поговорить. Может быть, не в такой спешке, как нынче, но нам все равно пришлось бы встречаться.
Свекровь повернулась спиной к камину, сильно выпрямилась и сложила руки.
Дунька тоже выпрямилась, но рук складывать не стала. Ей казалось, что свекровь колеблется и никак не может принять решение. Это было вовсе на нее не похоже.
– Фиона Ксаверьевна…
– Ты знаешь, Евдокия, что я никогда не была в восторге от вашего брака, – отчеканила свекровь. – Я до сих пор не могу понять, почему мой сын выбрал себе жену… из другого общественного среза.
– О, господи, – пробормотала Дунька.
– Что такое, Евдокия?
– Уж говорили бы как есть, Фиона Ксаверьев-на, – сказала Дунька и улыбнулась. – Ваш сын выбрал себе жену-плебейку. У стен дворца она пасла гусей. Решил Луи, что женится на ней.
– Ты стала мне дерзить, – заметила свекровь, подумав. – Что это означает?
– Ничего, – призналась Дунька. – Это ничего не означает, Фиона Ксаверьевна.
– Ты напрасно обижаешься. Дело не в том, что я считаю, что вы хуже, чем мы. Дело в том, что ты никогда не поймешь, что такое… талант. Что означает жизнь с талантливым человеком.
– Талант – это ваш сын? – осведомилась Дунька.
– Ну конечно! – воскликнула свекровь, и Дунька ей не поверила. До этих слов верила, а тут не смогла.
Фиона всегда отличалась недюжинным умом и умением видеть вещи в правильном свете. Она не могла искренне полагать, что «талант» должен проделывать все, что так или иначе проделывал ее сыночек.
– Он талантлив и от этого несчастен, – продолжала Фиона. – Творческий человек должен быть сильным, чтобы сознательно нести бремя своего таланта, а Вадим, к сожалению, слаб. Его жена обязана быть ему опорой и поддержкой, чем-то незыблемым. Как пьедестал Медного Всадника.
– Я не пьедестал, – пробормотала Дунька. Свекровь отошла от камина и направилась к окну, держа себя за локти. За окном летел снег и растрепанные галки перелетали с дерева на дерево – собирались спать.
– Ты не смогла и не можешь стать для него настоящей поддержкой, – особым, заключительным тоном сказала свекровь. – И тем не менее, Евдокия, я хотела бы попросить тебя остаться с ним.
– Что?!
– Ты прекрасно меня слышала. Дунька слышала, но ничего не понимала. Фиона всегда была препятствием номер один – сначала она возражала против свадьбы, потом возражала, чтобы новоиспеченные муж и жена жили вместе, все настаивала, что каждому из них лучше бы остаться у родителей, и даже приводила какие-то исторические примеры. Пастернак, к примеру. Борис Леонидович всю жизнь любил Ивинскую, а жил «в семье», то есть со своей старой женой. Так почему бы Вадиму и Евдокии не жить со своими старыми родителями и время от времени встречаться?! Потом она возражала против предполагаемых детей, хотя Дунька не собиралась немедленно заделаться счастливой матерью. Потом она еще против чего-то возражала, из чего все время следовало, что Дунька плохая, никудышная жена и ее сын, не понимая этого, просто-напросто губит себя.
