Светлана Успенская - Посмертная маска любви
Она замолчала. Я сел рядом с ней на пол и дружески положил ей руку на плечо. Мне показалось, что Кэтрин готова заплакать.
— Понимаешь, — продолжала она как будто через силу, — тогда я только что рассталась с близким человеком, и лишь адски тяжелая работа могла заглушить эту боль… Я в России уже три года… Ты не знаешь, что для меня значат эти три года… Три года я стучалась о бетонную стену, пока стена не начала вдруг поддаваться. И вот цель была уже близка, я добыла важные свидетельства против международной преступной организации — и вдруг мои записи в один прекрасный день пропадают…
— Ты говоришь о кассете? — спросил я.
Кэтрин вздрогнула:
— О кассете? О какой кассете? Ах да, и о ней тоже. Но кассета — не главное… Вот посмотри…
Она вытащила из ящика целую кучу пожелтевших газет. Они рассыпались по ковру, как огромные желтые листья в осеннем парке.
— Это статьи, опубликованные на родине. А это — в местной, русской прессе. — Она протянула мне потертый лист «МК». Я пробежал глазами мелкий газетный текст и задержался глазами на подписи: «Кэтрин Мэйфлауэр, корреспондент AEN в Москве».
— Неужели ты еще сомневаешься, Сержи? — неожиданно спросила она меня, кладя руки мне на плечи.
Я растерянно смотрел на нее. В глубокой бирюзе глаз закипали горячие слезы, веки немного припухли. Она напоминала незаслуженно обиженного ребенка — и одновременно человека, который непременно хочет меня убедить в своей правоте.
— Нет, Кэтрин, нет… Не сомневаюсь. — Я покрывал частыми быстрыми поцелуями ее лицо. — Я тебе верю, Кэтрин… Я верю тебе так, как не верю никому, даже самому себе…
Слава Гофман не сразу открыл мне дверь. Сначала он долго разглядывал меня в глазок, потом подозрительно выспрашивал, один ли я пришел. Только после этого загремели замки, дверь распахнулась, и хмурая фигура, опасливо заглянув через мое плечо, неприветливо пробормотала:
— Проходи скорее, чего стоишь…
Железная дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной, и я очутился в чернильно-темной прихожей.
— Ну, чего тебе? — Слава явно не был в восторге от свидания со мной.
— Поговорить надо. — Я нерешительно огляделся. Темнота и негостеприимность хозяина сильно смущали меня.
— Говори.
Мы прошли в такую же темную комнату.
— Ты бы хоть портьеры раздвинул, — с наигранной веселостью начал я. — Сидим как в склепе…
Славу даже передернуло от моего высказывания. Он бухнулся в кресло и с мрачной недоверчивостью уставился на меня. В полумраке белки его глаз опасно блестели. Я заметил, что он одет в костюм и ботинки, как будто собирался уходить из дому.
— Тебя что, Шурка прислал? — подозрительно спросил он. В воздухе сгущалось и росло напряжение.
— С чего ты взял? — искренне удивился я. — Я сам… Да ты что, Слав, я ведь, наоборот… Слушай, давай шторы раздвинем, невозможно разговаривать.
Я решительно встал и направился к окну.
— Сиди! — За моей спиной раздался сухой металлический щелчок.
Я оглянулся. В руке Славы слабо поблескивал вороненый ствол.
— Славик, ты что, обалдел? — Я застыл в полуобороте.
— Сядь и не делай резких движений. — Его голос звучал твердо и тихо.
Подчиняясь, я плюхнулся на стул.
— Вот так-то лучше. — Слава немного расслабился, но оружия из рук не выпустил.
— Слушай, — миролюбиво начал я, — кажется, это не лучший твой день, я, пожалуй, пойду отсюда…
— Говори, зачем пришел… Ты ведь теперь на посылках у братьев, шестерка хренова.
Надо ли говорить, что его слова не доставили мне никакого удовольствия.
— Славик, ты что? Я же к тебе как к другу, а ты…
— Как к другу… — Мрачная ухмылка расползлась по темному лицу моего собеседника. — Не ты ли вчера палил в меня как в друга из-за угла?
— Да ты что, Славик…
— Да ладно, ладно… Знаю, что не ты. — Дуло пистолета постепенно опускалось вниз — я почувствовал некоторое облегчение и даже облокотился затекшей спиной на спинку стула. — А то хрен бы я тебя впустил сюда…
— А что произошло-то?
— Что произошло? — Слава дернул головой и разразился целой серией демонически-мрачных усмешек. — Он еще спрашивает… Ничего особенного. Совершенно ничего особенного! Просто дело, наконец, дошло и до меня… Помнишь, мы говорили с тобой после того, как погиб Коля Ломакин? Я тебе тогда чуть не поверил. Думал, ерунда, несчастный случай… А вот теперь и со мной чуть было не произошел «несчастный случай»…
— Тебя пытались убить?
— Пытались… — Слава опять передернулся всем телом. — Попытка — не пытка… В меня вчера стреляли…
— Кто? Когда? — Я даже привстал от изумления.
— Сиди. — Дуло пистолета опять глядело черным оком прямо мне в лицо. — Я так просто им не дамся! Через час здесь будут телохранители из агентства, они проводят меня на самолет. Я улетаю! К черту вас всех, я улетаю!..
— Куда?
— Так я тебе и сказал… Ничего, ты здесь посидишь часика три, а пока выберешься отсюда и добежишь до своих хозяев, я уже буду в голубом небе. Извини, Серый, но придется погостить тебе у меня. Может быть, конечно, это не входит в твои планы…
— Славка, да ты что, меня в заложники берешь, что ли? — Я прямо обалдел от такого поворота событий.
— Называй как хочешь. — Славка говорил тихим, но твердым голосом. — Но я теперь никому не верю.
— Да что с тобой стряслось, в конце концов, ты можешь объяснить? Поверь, я ведь ни сном ни духом…
— Ничего такого, Серый. Ничего такого… Просто очередь, наконец, дошла и до меня. Кое-кто очень сильно захотел отправить меня на тот свет… Вчера я, по счастью, остался жив, но если задержусь здесь хоть на пару часов, то свидание с тем светом в конце концов состоится…
— Ты видел человека, который в тебя стрелял, Славка?
— Конечно видел, Серый… Я ведь не слепой. И сдается мне, ты очень неплохо знаешь этого человека… Очень неплохо!
— Кто он? Косой? Или Юрка? Шурка?
— Нет! Неужели ты еще не допер, что близнецы не занимаются грязной работой, Серый? Для этого у них есть мелкие шавки вроде тебя…
Я с трудом сдерживался, чтобы не двинуть ему в морду. Но меня останавливал черный глазок пистолета, с дьявольским упорством глядевший мне прямо в лицо.
— Это был Толенков, — продолжал Славка, издевательски посматривая на меня. — Я узнал его сразу. Он не очень-то и скрывался, был уверен в успехе… Но я недаром служил в ВДВ, меня голыми руками не возьмешь. Эта закалка — на всю жизнь… Мне удалось выбить у него вот эту пушку. — Он кивнул на пистолет. — Толенков не ожидал сопротивления. Он думал, что я покорно позволю пристрелить себя, как ягненка, убаюканный сказочками о вечной дружбе. Но я не такой дурак, чтобы дать застрелить себя… От близнецов, говорят, не уйдешь… Но от Толенкова я уйду. Понял? Уйду!
