Линда Ховард - Охота за красоткой
Иными словами, объяснение должно быть нелогичным, верно? Например, что меня преследует психически больной человек. У них все мыслительные процессы устроены навыворот.
Уайатт, шагающий среди горелого мусора, был страшно зол – это понял бы каждый, увидев, как он пнул попавшуюся на пути деревяшку. Я знала, что ту блондинку они не нашли, потому что никого не заметила на задних сиденьях полицейских машин – такой чести удостоилась только я, пострадавшая. Но я и не надеялась, что она попадется, потому что к тому времени, как на меня соизволили обратить внимание, ее и след простыл. Жетон Уайатта был прикреплен к поясу, кобура расстегнута, лицо и руки перепачканы копотью. Побываешь на пожаре – поневоле запачкаешься. Могу себе представить, как выглядела я – ведь я-то выбралась почти из самого огня. Странно, что Демариус узнал меня в толпе. А может, закопченное лицо меня и выдало.
Открыв дверцу, Уайатт наклонился и протянул мне руку.
– Вылезай, поедем домой.
Большое спасибо, но дома у меня больше нет, а желания ехать к Уайатту – тем более. Никуда я с ним не собиралась. Уж лучше вернуться в полицейское управление вместе с Демариусом, все равно я уже сижу в его машине.
Но все это я произнесла мысленно, потому что по-прежнему не могла издать ни звука. Я отодвинулась к правой дверце, завернулась в одеяло и упорно смотрела вперед.
– Блэр… – предостерегающе начал он, хотел что-то добавить, но передумал, протянул руки и вытащил меня из машины вместе с одеялом, а затем легко вскинул на плечо. Одеяло помешало мне оттолкнуть его, осталось только смотреть перед собой застывшим взглядом.
– Уберите кто-нибудь бумажки с окон, – велел он, и Демариус принялся срывать листки моего органайзера с комков жвачки. Сама жвачка, конечно, оставалась на окнах. Он же подобрал обломки моего мобильника и сумку, которую Уайатт уронил, пока вытаскивал меня, и отдал их незнакомой женщине-полицейскому.
– Что случилось с твоим телефоном? – нахмурился Уайатт.
Я промолчала. Что я могла сказать?
Демариус вылез из машины с моим ножом в руке и ошеломленным выражением на лице.
– Бог ты мой, – выговорил он.
Видимо, нож выпал из моей сумки, когда она свалилась на пол машины. Полицейские в штатском и в форме сразу обступили нас и во все глаза уставились на нож. Широкое лезвие в длину достигало сантиметров двадцати, ручка – еще пятнадцати. Нож выглядел настолько внушительно, что я даже загордилась.
Уайатт вздохнул.
– Брось его в сумку, – велел он.
Женщина раскрыла мою сумку, Демариус уже собрался кинуть в нее нож, но она вдруг остановила его и вытащила мои свадебные туфли.
Чудо, а не туфли: все в стразах, с тоненькими ремешками – изящное произведение искусства. На работу в таких ходят разве что танцовщицы из Лас-Вегаса, смотреть на эти туфли – все равно, что вдруг оторваться от реальности. Настоящее волшебство. Ожившая фантазия, творение феи Динь-Динь из диснеевского мультика «Питер Пэн».
– Не хватало еще испортить эту прелесть, – благоговейно произнесла она. – Клади нож на дно.
Боже, а я об этом даже не подумала. Я замерла. А если бы я случайно перерезала ремешки туфель?
Демариус бросил нож на дно сумки, сверху женщина-офицер почтительно уложила мои туфли. В руках Демариуса шелестели мои записки. Солнце уже встало, так что прочесть их можно было без фонарика. Глаза Демариуса удивленно расширились, он сдавленно хмыкнул.
– Что там? – спросил еще один полицейский и потянулся за листочками. Я узнала детектива Форестера. Он быстро просмотрел записки, тоже выпучил глаза, подавил смешок и притворился, будто закашлялся.
Уайатт снова вздохнул.
– Дай сюда, – устало велел он. – Или брось в сумку вместе с оружием и гламурной обувкой. Потом разберусь с ними.
Демариус поспешно перехватил записки и запихнул их в сумку, Уайатт повесил сумку на ту же руку, которой удерживал меня, обхватив на уровне коленей. Я смерила Демариуса и детектива Форестера возмущенным взглядом. Интересно, что смешного они нашли в моих записках? Все-таки вовремя у меня пропал голос: если бы я высказала все, что думаю, меня наверняка арестовали бы.
– Удачи, – выговорил сквозь кашель Форестер и похлопал Уайатта по плечу. Он не добавил «она тебе понадобится», но это было ясно и без слов.
Я старалась не смотреть на Уайатта, пока он нес меня в машину. Вместо этого я наблюдала, как пожарные сворачивают шланги, а еще двое, в ветровках с надписью «начальник пожарной охраны» на спине, роются баграми в грудах обугленного мусора. Толпа зрителей постепенно рассасывалась – кто-то спешил на работу, кто-то – собирать детей в школу. Мне предстояла масса дел, вдобавок требовалось как-то решить проблему молчания, хотя бы для того, чтобы раздобыть одежду.
Разговаривать с Уайаттом мне совсем не хотелось, а надо было, по крайней мере пока я не доберусь до компьютера с Интернетом. Придется опять писать ему записки. Подозреваю, что эта игра в молчанку мне быстро надоест.
Возле машины Уайатт поставил меня на ноги, обхватил левой рукой и отпер дверь правой. Я успела закутаться в одеяло заново, посвободнее, и потому смогла влезть в машину сама, только с тканью пришлось побороться. Когда Уайатт сел за руль, я как раз высвободила руки и потянулась за сумкой.
Уайатт поспешно убрал ее подальше от меня.
– Лучше не надо, – мрачно заявил он. – Видел я, какой у тебя там нож.
Но мне нужен был органайзер, а не нож, впрочем, и нож пригодился бы. Смирившись с неизбежным, я повернула левую руку ладонью вверх и зацарапала по ней, делая вид, будто пишу. А потом ткнула пальцем в сторону сумки.
– А по-моему, ты уже написала предостаточно, – буркнул Уайатт, поворачивая ключ.
Я хлопнула его по руке – не сильно, только чтобы привлечь внимание. Указала на свое горло, потрясла головой и снова выразительно застрочила пальцем по ладони.
– Говорить не можешь?
Я кивнула. Ну наконец-то дошло!
– Совсем?
Я усердно закивала.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно заключил Уайатт, завел двигатель и тронул машину с места.
Всю дорогу я кипела, мне не сиделось на месте. Едва Уайатт остановил машину, я отстегнула ремень и первой бросилась в дом. В конуре, которую Уайатт считает кабинетом, я схватила блокнот и ручку. Он вошел в кабинет следом за мной, попытался отобрать блокнот, но остановился, увидев, что я пишу не оскорбления, а инструкции.
«ПОЗВОНИ МАМЕ!» – потребовала я прежде всего. И три раза подчеркнула эти слова, а потом прибавила четыре восклицательных знака.
Уайатт прищурился, но понял, что в моей просьбе есть смысл, кивнул и взялся за телефон.
Пока он объяснял моей маме, что жить мне теперь негде, но я цела и невредима, я успела нацарапать новую записку.
