Дафна дю Морье - Трактир «Ямайка»
Интересно, что о ней думает Фрэнсис Дейви? Ведь Мэри поехала в Лонстон со случайным знакомым, а потом потеряла своего товарища по бесчестью и бегала по городу, замызганная и мокрая, причем после наступления темноты, как уличная женщина. Викарий молча выслушал ее до конца, и Мэри слышала, как он пару раз сглотнул — манера, которую она запомнила.
— Значит, в конце концов вы были не так уж одиноки, — сказал он наконец. — Трактир «Ямайка» не столь обособлен, как вы предполагали?
Мэри вспыхнула в темноте, и хотя спутник не мог видеть ее лица, она знала, что его глаза устремлены сейчас на нее, и чувствовала себя виноватой, как если бы она согрешила и услышала справедливое обвинение.
— Как звали вашего спутника? — спокойно спросил викарий, и девушка на миг заколебалась: ей было неловко, неудобно, и она сильнее, чем когда-либо, ощущала свою вину.
— Это был брат моего дяди, — ответила она, сама слыша, что голос ее звучит неохотно. Сообщая имя, она словно бы признавала свою вину.
Каково бы ни было мнение викария о ней до сих пор, вряд ли оно повысилось после этой истории. Еще и недели не прошло с тех пор, как она назвала Джосса Мерлина убийцей, и вот уже она без зазрения совести уехала из трактира «Ямайка» с его братом — обыкновенная служанка из бара, которой захотелось поразвлечься на ярмарке.
— Конечно, вы осуждаете меня, — торопливо продолжала Мэри. — Если дядя мне так подозрителен и мерзок, тогда почему же я доверилась его брату? Он тоже мошенник и вор, я это знаю; он мне с самого начала признался, но вот только… — Она замолкла в нерешительности. В конце концов, Джем ничего не отрицал; он почти не делал попыток защищаться, когда Мэри обвиняла его. А теперь она встала на его сторону, она защищает Джема, без всякой причины и вопреки здравому смыслу, она уже привязалась к нему из-за того, что он обнял ее и поцеловал в темноте.
— Вы хотите сказать, что младший брат ничего не знает о ночном промысле трактирщика? — продолжал ласковый голос рядом с ней. — Он не из той компании, что доставляет повозки в трактир «Ямайка»? Так?
Мэри безнадежно махнула рукой.
— Я не знаю, — сказала она. — У меня нет доказательств. Джем ничего не признает, лишь пожимает плечами. Но он сказал мне одну вещь: он никогда не убивал. И я ему поверила. И все еще ему верю. Джем также сказал, что его брат мчится прямо в руки закона и что его скоро поймают. Он, конечно, не стал бы так говорить, будь сам одним из них.
Сейчас Мэри говорила скорее для того, чтобы убедить себя, а не своего соседа, и невиновность Джема внезапно приобрела для нее жизненно важное значение.
— Вы мне говорили раньше, что немного знакомы со сквайром, — быстро сказала она. — Может быть, вы на него тоже имеете влияние? Не могли бы вы убедить его обойтись с Джемом Мерлином милосердно, когда придет время? В конце концов, он молод, он мог бы начать новую жизнь. Вам, учитывая ваше положение, это будет нетрудно.
Его молчание унижало ее еще больше, и, чувствуя на себе эти холодные белые глаза, Мэри понимала, какой глупой, испорченной девчонкой он ее считает, и как все это по-женски. Викарий не может не понимать, что Мэри просит за человека, который ее разок поцеловал, и, разумеется, презирает ее.
— С мистером Бассатом из Норт-Хилла я едва знаком, — сказал он мягко. — Мы раз-другой встречались и говорили о делах, касающихся наших приходов. Вряд ли он ради меня отпустит вора, особенно если вор виновен и приходится братом хозяину трактира «Ямайка».
Мэри молчала. Опять этот странный человек и Божий слуга произнес слова логичные и мудрые, и возразить ему нечего. Но она была охвачена внезапной лихорадкой любви, которая опустошает разум и разрушает логику; поэтому его слова подействовали как раздражитель и внесли еще больше беспорядка в ее мысли.
— Кажется, вы заботитесь о его спасении, — заметил викарий. Она не могла понять, что же услышала в его голосе: насмешку, укор или понимание. Однако с быстротою молнии священник продолжал: — А если ваш новый друг виновен в другом — если он состоит в сговоре со своим братом, отнимая имущество и, возможно, жизни своих ближних, — что тогда, Мэри Йеллан? Вы все равно постараетесь его спасти? — Она ощутила на своих руках его ладонь, холодную и бесстрастную. И поскольку после треволнений этого дня Мэри находилась на грани срыва, была напугана и расстроена, поскольку она любила человека вопреки рассудку, и человек этот был для нее потерян по ее же вине, она сломалась и принялась бушевать, как избалованный ребенок.
— Нет, только не это! — яростно закричала она. — Я терпела грубость моего дяди и жалкую бессловесную глупость тети Пейшенс; даже тишину и ужас трактира «Ямайка» можно вынести, не дрогнув, и не сбежать. Я не боюсь одиночества. В этой борьбе с дядей есть некое мрачное удовлетворение, которое временами придает мне храбрости, и я чувствую, что со временем одержу над ним верх, что бы он ни говорил и что бы ни делал. Я собиралась забрать у него тетю и помочь свершиться правосудию, а потом, когда все будет кончено, я найду работу где-нибудь на ферме и буду жить одиноко, как раньше. Но теперь я больше не могу заглядывать вперед; я не могу строить планы или думать о себе; я хожу кругами, как зверь в ловушке, и все это из-за человека, которого я презираю, который чужд моему разуму и моим понятиям. Я не хочу любить как женщина и чувствовать как женщина, мистер Дейви! Мне не нужны боль, страдание и несчастье, которые могут длиться всю жизнь. Пожалуйста, не надо! Я не хочу! Слышите — не хочу!
Мэри откинулась назад и прижалась лицом к стенке кареты, обессиленная этим потоком слов и уже стыдясь своей вспышки. Теперь ей было все равно, что викарий о ней думает. Он священник, а значит, отрешен от ее маленького мира страстей. Он не может знать о таких вещах. Мэри чувствовала себя угрюмой и несчастной.
— Сколько вам лет? — коротко спросил ее спутник.
— Двадцать три, — ответила она.
Девушка услышала, как он сглотнул в темноте и, сняв свою ладонь с ее рук, снова положил ее на эбеновую трость и сидел молча.
Экипаж выехал из Лонстонской долины, из-под защиты живых изгородей. Теперь он двигался по возвышенности в сторону открытой пустоши, и на него всей силой обрушились ветер и дождь. Ветер дул непрерывно, но ливень налетал порывами, и то и дело робкая звезда крадучись выбиралась из-за низкой тучи, лучик ее напоминал булавочный укол света. Затем звездочка снова исчезала, заслоненная и смытая темной завесой дождя, и из узкого окна экипажа ничего не было видно, кроме темного квадратного лоскутка неба.
В долине дождь шел более равномерно, и ветер, хоть и дувший с завидным постоянством, был умеренной силы, и путь ему преграждали деревья и холм. Здесь, на возвышенности, не было такого естественного укрытия; здесь не было ничего, кроме пустоши по обе стороны дороги, а над головой — огромного, темного свода небес; и в шуме ветра слышался вой, которого не было прежде.
