Нора Робертс - Порочная невинность
Он до сих пор помнил, как она выглядела в тот день. Картина эта была настолько живая и ясная, что у Остина задрожали руки, а кровь застучала в голове жарко и тяжело.
Она пришла к нему, к порогу его дома, с корзиной в руках. С большой плетеной корзиной, в которой разносят благотворительные подаяния: принесла его годовалому, вечно хнычущему сыну какие-то вещи. А Мэвис в это время лежала в муках, рожая другого ребенка.
На ней было голубое платье и белая шляпа с прозрачным белым шарфом, повязанным вокруг тульи. Мэдилайн очень любила легкие, воздушные, развевающиеся шарфы. Черные локоны были убраны под шляпу, обрамлявшую ее лицо цвета сливок. У нее всегда была очень гладкая кожа, потому что Бо покупал ей разные кремы и лосьоны на свои безбожные деньги.
Она была свежа, как весеннее утро, неспешно шествуя по грязной дороге к его просевшему крыльцу. А глаза были добрые и веселые, словно они не замечали ни бедности, ни сломанных грязных ступенек, ни убогой одежды, висящей на веревке, ни тощих цыплят, копошащихся в пыли.
И голос у нее был такой тихий и спокойный, когда она протянула ему корзину, полную детских вещей. Вещей, из которых выросли дети, зачатые Бо в лоне его, Остина, женщины! И он сразу перестал слышать слабые стоны жены, умоляющей послать за врачом.
Он помнил, как Мэдилайн хотела войти в дом, испугавшись за женщину, которая никогда бы не оказалась в его постели, если бы не предательство этой самой Мэдилайн.
– Поезжай за доктором, Остин, – сказала она своим спокойным, прохладным, как вешние воды, голосом. И добрый взгляд ее золотистых глаз прожег его до самых печенок. – Скорей поезжай, а я побуду пока с ней и с твоим малышом.
Тогда им двигало не только безумие! Нет, Остин ни за что бы не согласился с таким утверждением. Им руководило чувство справедливости. Это чувство и праведный гнев заставили его оттащить Мэдилайн от своего порога. И это сознание своей правоты заставило его бросить Мэдилайн в пыль и грязь на дороге.
Ну, она, конечно, притворялась, что совсем не желает его. Она кричала, сопротивлялась, но все это были одна ложь и притворство. Он имел на нее право, данное богом, и она это прекрасно понимала.
Он посеял свое семя в ее лоно и все эти годы помнил мощный взрыв освобождения, когда часть его естества соединилась с нею.
И тогда Мэдилайн перестала рыдать. Когда он перевалился через нее на спину и воззрился в белесое небо, она молча встала и ушла, а он остался лежать – с победным звоном в ушах и горечью во рту.
А потом он ждал, день за днем, ночь за ночью, что придет Бо. Родился его второй сын, и Мэвис лежала с каменным лицом в постели, а Остин все ждал, зарядив свой «винчестер». Он был сам не свой от жажды убийства.
Но Бо так и не появился. В конце концов Остин понял, что Мэдилайн сохранила их тайну. И это доконало его.
Теперь Бо мертв. И Мэдилайн тоже. Они похоронены вместе на кладбище Блаженного Успения. А его главным врагом стал их сын. Он обратил время вспять, соблазнил и осквернил его дочь. И девчонка тоже мертва.
Значит, он имеет право на возмездие!
Он сумеет вернуться в Инносенс и сделает то, что должен был сделать еще тридцать лет назад. Он убьет ту частицу Бо, что таится в его сыне. И уравняет счета.
Кэролайн вышла в заросший сад и глубоко вдохнула летний ароматный воздух. Вечерело, и насекомые завели свою песню в траве. Она испытывала чувство полнейшего удовлетворения, которое уже давным-давно ее не посещало.
Кэролайн боялась, что будет чувствовать себя скованно в незнакомом доме, но обед прошел на удивление непринужденно. Тедди проделывал всякие непостижимые фокусы с салфеткой и столовыми принадлежностями. Дуэйн, вполне трезвый, демонстрировал замечательный талант подражания, избирая в качестве объектов местных чудаков, вроде Тэлбота Младшего. А Такер и Джози заставляли всех смеяться своими весьма пикантными рассказами о местных адюльтерах пятидесятилетней давности. Кэролайн не могла припомнить, когда еще обед доставлял ей такое удовольствие, и огорчилась, когда он приблизился к концу.
– А у тебя был веселый вид, – заметил Такер, подходя к ней.
– Почему бы и нет? Я действительно веселилась.
– Очень приятно было это наблюдать. – Он взял ее руку в свою и ощутил уже не сопротивление, а скорее неуверенность. – Хочешь, пройдемся?
Вокруг была такая красота, что Кэролайн просто не могла не согласиться. Они пробирались через розовые кусты, вдыхая тяжелый сладкий запах гардений, и некоторое время шли по полю.
– А это то самое озеро? – спросила Кэролайн, увидев, как впереди блеснула вода в последних лучах солнца.
– Да, это Сладкие Воды. Первый дом Лонгстритов был на его берегу. Там еще можно увидеть то, что осталось от фундамента.
Они подошли поближе, и Кэролайн поразил открывшийся вид на бескрайние поля.
– Интересно, что они чувствовали, постоянно созерцая акры и акры своей собственной земли?
– Не знаю. Очевидно, просто чувствовали, что она есть. Ответ, однако, ее не удовлетворил, и Кэролайн оглядела широкие и плоские хлопковые поля. Она была дитя города, где даже богатым принадлежали считанные метры земельной собственности, и люди теснили своих ближних в поисках жизненного пространства.
– Но иметь это все…
– Это только кажется, что человек имеет землю. На самом деле земля обладает им, – сказал Такер и удивился собственным словам. – От нее нельзя отвернуться, особенно если она передана тебе по наследству. И нельзя допустить, чтобы она простаивала зря, когда вспомнишь, что Лонгстриты владеют этой землей почти два столетия.
– А ты что, хочешь этого? Отвернуться?
– Да, мне, может быть, и хотелось бы пожить в других местах. – Такер передернул плечами, словно его томила тяга к перемене мест. Кэролайн была знакома эта тяга, но в нем она ей показалась неожиданной. – Хотя путешествия – дело очень сложное. Это требует слишком много усилий. Но иногда так хочется все бросить…
– Не надо, Такер! – в ее голосе прозвучало раздражение, заставившее его улыбаться.
– Но я еще ничего не делаю… – Он легонько коснулся ее руки. – Но я об этом подумываю. Кэролайн отодвинулась.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты вообще странный человек, Такер. То кажется, будто ты действительно серьезно относишься ко всему, то – будто только и думаешь, как бы поскорее отделаться от всяких забот.
– Но я никогда не считал необходимым избирать самый трудный путь.
– А какой же образ жизни ты предпочитаешь?
– Я фаталист: принимаю все, что выпадает мне на долю, – в отличие от тебя. Ты, насколько я заметил, постоянно строишь планы и пытаешься влиять на ход вещей. Однако это не значит, что кто-то из нас ошибается.
