Алла Полянская - Одна минута и вся жизнь
– Ничего, ты все сам понимаешь. Что можно сказать в таком состоянии?
– Ее накормили героином. Дорогостоящая смерть. Но у нее хватило сил доползти до ванной и промыть себе желудок. Она выживет.
– Мне это неинтересно.
Дана отключается от линии. Она не узнала того, что ее интересовало. Она не узнала, для кого Вика шпионила за Ивановой и откуда у нее тот диск. Впрочем, на этот счет как раз можно строить предположения.
– С кем ты говорила? – спрашивает Антон.
– Если ты думаешь, что я стану отчитываться, значит, ты окончательно спятил.
– Илонка!
– Запомни, я не твоя собственность, ясно? У тебя денег не хватит, чтобы купить меня.
– Значит, и ты имеешь цену?
– Наверное. Правда, я ее себе еще не назначила.
– Иногда мне хочется избить тебя.
– Это будет последнее, что ты попытаешься сделать в своей жизни. Хорошенько запомни это, малыш.
Дана выходит из машины и скрывается в толпе. Антон бежит следом, охранники идут за ним, сквозь толпу. Но Дане мальчишка больше не нужен – на данном этапе.
16
– Ты пришла.
Губы Вики потрескались, под глазами залегли темные тени.
– Как ты?
– Жива твоими стараниями. Спасибо, Дана.
– Я была в твоей квартире. Вика, этому пора положить конец.
– Я не понимаю… Что ты имеешь в виду?
Дана оторопело смотрит на нее. Это все та же Вика, смугловатая, со светлыми большими глазами и русыми косами. Вика Морозова. Это из сна… о чем? Дана не знает. Вместе с Викой в ее жизнь всегда входило смятение.
«Она приносит мне несчастье».
«Мистика какая-то. Это совпадение».
– Ты очень изменилась. – Вика вглядывается в незнакомое лицо. – О чем ты говоришь?
– О фотографиях Стаса в твоей квартире. Зачем ты ими стены оклеила? Это безумие, Вика.
– Но я… Дана, ты меня пугаешь! У меня нет фотографий Стасика. Только несколько отснятых пленок, но я так и не решилась снова напечатать снимки. А те, что были, порвала в ту ночь, когда он ушел за тобой… Я не понимаю, что они все находят в тебе? Может, прав был Юрка и ты просто инопланетянка?
– Тогда кто имел доступ к тем негативам?
– Никто… Они лежат в моем столе. Знаешь, дочь осталась с Юркой, я живу одна…
– Кто накормил тебя наркотиком?
– Дана, это…
– Вика, для кого ты поставляла информацию о своей начальнице?
– Я не…
– Вика, ты мне скажешь.
– Но зачем тебе? Господи, это просто нелепость… Двое вломились ко мне, зачем-то пытались меня убить. Я не знаю, почему. Алекс просил меня присматривать за Дарьей. Он мой друг… Что все это значит?
– Зачем ты прятала диск?
– Это же деньги, Дана! Номера счетов! Нам бы хватило и части этих бабок.
– Где ты взяла этот диск?
– У Алекса. Он убьет меня, если узнает.
– Где его найти?
Наверное, и вправду судьба. В этом есть что-то мистическое: когда Дана встречает Вику, ее судьба делает вираж. Стреляли сейчас, скорее всего, из окна напротив палаты. Или с крыши. Пуля разворотила Вике грудь.
– «Мэрилин…» – пролепетала она.
– Что, Вика?!
Вторая пуля отбросила Дану к стене.
– …Давай, Михалыч, заканчивай.
Голос доносится, словно из колодца. Дана чувствует страшный холод.
– Еще одна осталась.
– Рыженькая? Она уже никуда не торопится, как видишь. Завтра вскроешь. Что тут гадать? Причина смерти очевидна, вскрытие – простая формальность. Идем, футбол пропустим.
– Но я еще должен направить протокол экспертизы…
– Так садись и пиши. Девчонку пристрелили. Пуля уже у баллистиков – навылет прошла. Пиши быстро, и пошли домой.
– Но надо произвести вскрытие!
– Ну, ты зануда! Да на кой ляд тебе это? Завтра поковыряешься, некрофил несчастный.
– А протокол?
– А протокол пиши сейчас, Ритка отнесет, и дело с концом. Причина смерти сомнений не вызывает, надеюсь?
– Ладно, ты прав. Завтра вскроем. А то начинать день с утопленника не очень весело.
– Точно. С такой красотки – совсем другое дело.
– Она была блондинкой. Зачем-то красила волосы.
– Вижу. Смотри, волоски на теле светлые. Давай, скорее пиши, я подпишу, и пойдем. А Ритка пусть отнесет в отдел, не рассыплется.
Дана чувствует, как нарастает в груди острая боль, сбивающая дыхание. Она лежит неподвижно на холодном столе, накрытая всего лишь простыней. Ей холодно и больно, но инстинкт самосохранения заставляет ее лежать неподвижно. Она уже поняла, где находится.
– Ну, вот. Пошли, Михалыч, жрать охота – сил нет.
– Подписывай, но учти: это подлог.
– Молчи, грусть-тоска! Трудоголик хренов. Можешь взять работенку на дом. Вон того утопленника не желаешь? Всего-то месяц поплавал, почти как новенький!
– Ты извращенец. Идем, футбол, поди, уже начался. Представляешь, заношу я в дом труп, а Маринка…
Дверь закрылась, затих смех. Дана невольно усмехнулась, представив реакцию несчастной Маринки на сверхурочную работу муженька. Но острая боль в груди снова напомнила о себе, и Дана попробовала шевельнуться. Как ни странно, ей это удалось. Она отбросила простыню и попыталась сесть. Что-то теплое заструилось по телу. Дана опустила глаза – кровь. Она приложила к ране простыню, от всей души уповая, что она чистая.
Она понимает, что случилось нечто из ряда вон. Ее больше нет в списке живых. Скорее всего, тот, кто стрелял, знал, кто она такая и что теперь ее нет. И протокол вскрытия уже имеется. Значит, она с полным правом может уйти отсюда. Вот только не умереть бы по-настоящему, потому что рана, судя по всему, серьезная. Бедная Вика! Она точно приносила ей одни несчастья.
Дана сползает со стола. Холодные плитки пола студят ноги. Болит в груди, и все плывет перед глазами. Дана осознает, что стоит совершенно голая, а на улице зима и надо куда-то уйти, но как? Дана оглядывает помещение. Это большая комната, выложенная белым кафелем. На столах лежат тела, накрытые простынями с пятнами крови. На полу тоже тела, но Дана не реагирует на них. Ей больно, холодно, и сознание так и норовит отключиться.
«Чего доброго, я и вправду стану клиенткой этого заведения. – Дана идет к двери, цепляясь за столы. – Можно себе представить, что они подумают, если найдут меня не на столе, а где-нибудь еще…»
Но смеяться Дане совсем не хочется. Обернув руку краем простыни, она поочередно открывает ящики письменного стола. Ничего, что могло бы пригодиться. Она выходит в коридор. Дверь напротив приоткрыта, и Дана входит туда. Это раздевалка. Несколько халатов, зеленый костюм хирурга, чьи-то тапки. Дана сворачивает простыню и перетягивает себя ею, как поясом, – чтобы остановить кровь. Поверх этой импровизированной повязки надевает зеленый костюм, потом обувается. Тапки велики, но это лучше, чем ничего.
