Уинслоу Элиот - Опасности прекрасный лик
— Что вы делаете одна в канун Рождества? — спросил Джонни. — Как вышло, что вы не с семьей?
— Они умерли, — коротко ответила она, потом спросила: — А почему вы не с семьей?
— Я пытаюсь уладить здесь дела с фильмом. Было бы не время ехать сейчас назад.
— Бизнес практически затихает на время рождественских каникул, — сказала Ларк. — Вряд ли вы сможете что-нибудь сделать, пока не закончатся новогодние праздники.
— Это так. Но мне не хочется возвращаться в Штаты всего на неделю. Моя мать живет на Богом забытой ферме, а ее навещает приятель, которого я не выношу. А мой брат… который не выносит меня… будет там со своей невестой. Думаю, мне просто хотелось найти предлог, чтобы не ездить туда.
— Что случилось? — спросил Джонни. — Вы выглядите, будто вам дурно.
— Итак, ваш брат женится. — Она отхлебнула имбирного вина. — Когда?
— Кто знает. Он откладывал это сколько мог.
— Почему же он откладывал это? Разве он не любит ее?
— Любит? — Джонни иронически фыркнул. — Держите меня!
— Почему же тогда он женится на ней?
— Люди обычно говорят, что существует только одно соображение, чтобы жениться, и миллион, чтобы развестись. Я бы сказал совершенно обратное: имеется миллион соображений, чтобы жениться, и лишь одно, что развестись.
Он глубоко вздохнул.
— Как вышло так, что вы не женаты?
— Жена оставила меня.
Ларк это не удивило.
— И куда она поехала?
— Думаю, в Нью-Йорк.
— Вы хотите сказать, что не знаете?
— Я не знаю точно.
— И вы с ней совсем не связывались?
— А о чем нам говорить?
— Вы могли бы сказать, что очень сожалеете о том, что оказались по отношению к ней таким паршивым человеком.
Он вскинул голову.
— Очень странно слышать это от вас. Откуда вы знаете, что я повинен в том, что она ушла? Может быть, это она была паршивой.
Ларк твердо встретила его взгляд.
— Я могу догадаться, что паршивым оказались вы.
Темные глаза Джонни были печальны.
— Еще тогда, когда мы встретились в соборе, у меня появилось необъяснимое чувство, что я вам не нравлюсь.
Ларк отвернулась.
Не отрывая от нее взгляда, он насмешливо вздохнул.
— Мне всегда говорили, что я такой очаровательный мужчина.
— Надо признать, очаровательный паршивый мужчина.
— Что еще вы можете сказать обо мне после столь короткого знакомства?
— Давайте посмотрим… Дайте мне вашу руку.
Он охотно протянул ей руку. Она повернула ее ладонью вверх и сделала вид, что изучает линии.
— Вы невероятно талантливы. В самом деле, что-то вроде гения. — У него появился довольный вид. — Но пройденный вами за время вашей карьеры путь был усеян довольно большим количеством ухабов. Многочисленные взлеты чередовались не менее многочисленными падениями.
— У вас это очень хорошо получается.
— Правда? Хорошо, давайте посмотрим. Ну а вот это странно. Такой вот линии я никогда не видела прежде.
— Что это за линия?
— Это линия вины.
— Линия вины?
— Вы чувствуете себя очень виноватым за что-то, однажды содеянное вами.
— Не могу ничего за собой вспомнить такого.
— Это, кажется, не то, что совершили лично вы. Возможно, что-то такое, что вы утаили или о чем солгали.
— Где эта линия? — спросил он.
Она указала на крохотную линию около мизинца.
— Вот так-так! Я даже не знал, что она есть. А что еще?
— Я вижу линию страха.
— Линию страха?! — Смех у Джонни получился несколько тревожным. — О чем вы говорите?
— Существует кто-то, кого вы боитесь.
— Я думал, когда гадают по руке, говорят только приятные вещи.
— Сожалею, — сказала она холодно, — но все это просто бросилось мне в глаза.
Джонни убрал свою руку.
— Давайте пойдем на улицу. Готов поклясться, Кенсингтон-парк выглядит под этим снегом просто очаровательно.
— Ночью он закрыт.
— Ну, тогда мы посидим на Трафальгарской площади или пройдемся вдоль реки. У вас ведь теплое пальто, не правда ли? Пойдемте.
Они вышли на улицу. Все еще шел снег, но не сильно.
— Где живет ваша мать? — спросила на улице Пенни: ей так хотелось узнать о Сьюзан.
— На окраине штата Нью-Йорк.
— Вы часто ее навещаете?
— Не очень часто. Я заезжал к ней на несколько дней по дороге сюда.
— С ней все в порядке?
Джонни засмеялся.
— Только не рассказывайте мне, что узнали по моей руке, что моя мать больна!
— Она больна? — спросила Ларк с тревогой.
— Да, но как вы узнали?
— Я медиум.
Они подошли к Темзе, остановились у каменного парапета и облокотились о него, наблюдая, как вверх и вниз по реке снуют катера. В покрытой рябью воде отражались огоньки; находившийся в отдалении Тауэрский мост тоже был усеян огнями.
Стараясь не выдать голосом свои чувства, Ларк спросила:
— Что с ней?
— Доктора полагают, что сердце. Я же думаю, что дело в нервном стрессе.
— Какой еще стресс мог случиться на окраине штата Нью-Йорк?
— Вас это удивит. — Он извлек из кармана и вручил ей маленькую коробочку. — Счастливого Рождества, Ларк.
Она моргнула.
— Я кое-что купил для той суки, что подвела меня сегодня. Думаю, что могу подарить это вам. Мне кажется, что на самом деле они подойдут вам больше.
Внутри коробочки находилась пара сережек, сверкающих бриллиантами и сапфирами. Ларк решила, что камни не могут быть настоящими.
— Настоящие, — заверил Джонни, — поэтому не потеряйте их. Такие сережки продают за бесценок в магазинчике в Берлингтон-Аркейд. Я выбирал там что-нибудь для мамы и не удержался, чтобы купить и их.
— Не могу в это поверить.
— Ну вот, вы видите, я не совсем уж и паршивец.
— Что же, спасибо.
Ларк чувствовала себя неловко.
— Почему вы хотите снимать документальные фильмы? — спросил Джонни, чувствуя ее смущение и меняя тему. — Я бы скорее подумал, что вы хотите стать актрисой. У вас для этого подходящее лицо и другие данные.
— Я не могу играть.
— А кого это волнует?
— Меня волнует.
— Я никогда не понимал стремления снимать документальные фильмы. Я был в самом разгаре съемок великолепной картины об уничтожении амазонских лесов. В ней много документальных материалов, но еще и прекрасный сюжет. Сам я человек художественный. Я схожу с ума от хороших сценариев, ярких образов, красивых пейзажей.
— «Был» в самом разгаре съемок? А что случилось?
— Проклятые продюсеры пошли на попятную, когда я почти уже все отснял. Сказали, что я работаю слишком долго и трачу слишком много денег. Обычный вздор.
