Дельфина Лайонс - Призрак потерянного озера
– Нет, это вовсе не Рене. Не так уж часто я соглашаюсь с дедом, но по этому вопросу я полностью придерживаюсь его взглядов: в семье и без того достаточно родственных браков.
Луи вспыхнул от этих слов. Господи, как может Бертран быть таким жестоким? Это же невыносимо! Если я его действительно интересую, как же он не понимает, какое впечатление производит такая душевная черствость? Или он настолько бессердечен, что просто не в состоянии это осознать?
– Чего я никак не могла понять, – задумчиво сказала Маргарет, – так это как мог ты позабыть, что твоя жена – подруга Рене.
– Подруга Рене! – только и смогла повторить Элис. Остальные смотрели то на Бертрана, то на Маргарет, то опять на Бертрана. Маргарет объяснила:
– Рене не особенно прятала свои письма, – должно быть, потому, что они чаще всего не содержали ничего, кроме сущей чепухи.
– Маргарет, ты хочешь сказать, что ты ко всему прочему еще читаешь чужие письма? – кажется, это было для Элис хуже чтения чужих дневников.
– Только письма Рене. Никто другой здесь писем не получает, быть может, только Эрик, – недаром он всегда запирает мастерскую. Пари держу, он там что-то прячет. Если нечего прятать, зачем запирать?
Эрик невольно рассмеялся. Маргарет уничтожающе посмотрела на него и продолжила:
– Так вот, когда Бертран пригласил сюда Дэнис – это имя его жены, – чтобы она здесь изображала секретаршу для старика, он, похоже, начисто забыл, что именно Рене познакомила их в Монреале несколько лет назад. Дэнис решила, что это очень забавно. Она написала Рене, какая будет умора, когда она приедет сюда, и предупредила, чтоб она случайно не проговорилась. Ты и письма сжег, да, Бертран?
– Какой смысл избавляться от дневников, если остаются письма, – с горечью сказала Эллис. – Но я никак не пойму... – Лицо Элис стало очень испуганным. – Боже правый, не хочешь же ты сказать... Скажите мне кто-нибудь, как звали мисс Хайс?
Бертран смертельно побледнел. Все смотрели на него, но ответил Эрик:
– Ее звали Дэнис, я помню. Она подписала письмо – Дэнис Хайс. – Подумав немного, он добавил: – Мне показалось подозрительным, Берт, когда ты вызвался связаться с агентством по найму и подыскать деду новую секретаршу. Не я один, наверное, находил это странным. Я думал, ты постараешься протащить сюда какую-нибудь из своих подружек или даже эту таинственную жену. Но когда стало известно о самоубийстве, я решил, что ошибался. – Воцарилось молчание, потом Эрик наконец решился: – Бертран, а что было в дневниках Рене такого, что их непременно следовало уничтожать?
Не глядя ни на кого, голосом настолько сдавленным, что его невозможно было узнать, Бертран заговорил:
– Вчера Рене во всем мне призналась. Она... столкнула Дэнис с поезда, а потом и старика Робертса. Я ей сказал, что нельзя все оставить так, словно ничего этого не было. Она должна пойти в полицию и обо всем рассказать. Она должна это сделать, – иначе это сделаю я сам. – Он замолчал, взял бокал и судорожно глотнул вина. – Ну и... она убила себя, и, можно сказать, я толкнул ее к этому. В общем, вот и все.
Эрик не мигая смотрел на него.
– Если все так и было, Берт, то тебя никто не станет винить. Тут ничего уже не поделать.
Глава 18
Когда я вышла из комнаты, где мы сидели. Бертран догнал меня в холле и загородил мне дорогу.
– Итак, вы видите, – начал он, – я говорил вам правду. Я не женат. Я свободен! – Как будто я ни о чем больше не думала, как о том, есть у него жена или нет. Он протянул ко мне руки, словно рассчитывая, что я тут же брошусь к нему на шею.
– Похоже, вы не слишком... убиваетесь о вашей жене, – пробормотала я, желая на этом закончить разговор. Я прислушивалась, не идет ли кто следом за нами, но в полутемном холле было пусто. Интересно, куда подевались остальные? Просто удивительно, до чего легко заблудиться в этом огромном доме.
– Убиваюсь? – повторил Бертран, как будто никогда раньше не слышал этого слова.
– Разумеется, конечно, у вас было достаточно времени, чтобы привыкнуть к этой потере, – я говорила насмешливо, рассудив, что, если он рассердится, это будет все-таки лучше, чем подобная пылкость. Он нахмурился, и я удивилась: как это я прежде находила, что он красивее Эрика.
– Мне очень жаль, что Дэнис умерла, это естественно. Но между нами все давно было кончено, хотя мы с ней оставались добрыми друзьями. В этот раз речь шла о чисто деловом сотрудничестве. Я понимал, что мне ни за что не удастся прибрать дедовы сокровища к рукам. При том, как он ко мне относится, я вообще удивляюсь, что он до сих пор не выгнал меня отсюда. Но он мог отдать сокровища – или хотя бы их часть – Дэнис. Как он собирался передать их Кларе Монтейс до того, как ее напугали и она отсюда уехала.
Интересно, мисс Монтейс – тоже одна из его девушек? Но не могла же я спросить об этом. Да и не в этом было сейчас главное. Я отчаянно пыталась заставить его подольше говорить: у него слишком блестели глаза, и я начинала опасаться, что от слов он может перейти к делу.
– Вы, кажется, так уверены... что ваша жена... что она заставила бы вашего деда оставить... что бы там ни было... ей.
– Уверен? В чем вообще можно быть уверенным? Но ведь я все равно ничего не терял. И к тому же она была актрисой. Она прекрасно понимала, как обойти мужчину. Меня же она обошла, не так ли? – Он засмеялся. Может быть, и не слишком громко, но здесь было очень гулкое эхо, и смех прокатился по всему залу. Бертран понизил голос почти до шепота: – Клара была очень красивой женщиной. Но ты еще красивее, Эмили.
Он обнял меня и попытался поцеловать. Но мне удалось вырваться, потому что он не ожидал ни малейшего сопротивления.
Он не сразу поверил. Потом он заговорил, и голос его дрожал от ярости:
– Предупреждаю, не смей со мной играть. Ради тебя я перенес слишком много всего, чтобы найти теперь только девчоночье кокетство. Ты же сразу поняла, как только увидела меня, – мы просто созданы друг для друга. Я же знаю. Так зачем же играть со мной теперь?
И он притянул меня к себе так грубо, что я подумала, что, несмотря на все мое отвращение ко всякого рода скандалам, мне сейчас придется на это пойти. Но в это время из противоположного конца зала раздался голос Эрика – интересно, как долго он стоял и слушал, невидимый в сумерках?
– Прошу прощения. По-моему, я отстал от жизни гораздо сильнее, чем предполагал. Значит, траур в теперешних музыкальных кругах носят именно так?
– Траур! – Бертран был в ярости. – Ты погряз в предрассудках, ты так чтишь традиции; неудивительно, что твои картины никому не нужны. – Он все же пригладил растрепавшиеся волосы. – Ты должен понимать наши с Эмили чувства. Почему мы должны этого стыдиться?
