Ирина Мельникова - Ржавый Рыцарь и Пистолетов
— М-м-м, — отозвалась она, потому что целовала его в живот, а затем и вовсе превратилась в амазонку…
После они мылись в душе и иступленно целовались, точно так же, как проделывали это в Пашином кабинете и затем в отдельной кабинке ресторана, а потом в салоне автомобиля. И там уже Паша не церемонился, взял ее жадно, нетерпеливо, забыв убрать автомобиль на обочину. Несколько раз их обдавало светом фар, кто-то весело сигналил им, но они, подогретые вином и любовью, забыли обо всем…
Никогда еще Даша не чувствовала себя такой счастливой и любимой. Ее обожали, ею восхищались, ее боготворили и ею наслаждались. Павел был ненасытным, не дал ей даже раздеться в прихожей, а после вломился к ней в душ и за ночь будил два раза, пока она не взмолилась под утро о пощаде и не заснула наконец у него на плече, чтобы увидеть этот жуткий сон, который не мог просто так присниться. Он был отголоском тех тревог, тех страхов, которые продолжали вить гнезда в ее душе…
Наяву Даша от них умело избавлялась, но ночью они возвращались вновь, терзали ее душу и сердце беспочвенными пока подозрениями и предчувствиями. И самым страшным было предчувствие скорого расставания с Павлом. Очень быстро закончатся эти безумные дни, она уедет в Питер, он останется в Краснокаменске. У них будет много времени, чтобы взвесить на трезвую голову все «за» и «против». Ужасно, если Пашина любовь окажется очередным миражом, за которым она потянулась, как изможденный голодом и жаждой путник…
За завтраком они много смеялись, строили планы на день. Даша хотела перед отъездом побывать в Сафьяновской, встретиться с Мирой, узнать о судьбе дома Арефьева. Однозначно, в нем надо открывать музей, но кто этим займется, где взять денег? Она не говорила Паше о своих тревогах и сомнениях, но он читал это по ее глазам. И стоило Даше отвлечься, задуматься о беспокоящих ее проблемах, он весь как-то подбирался, настораживался и, хотя тоже очень умело скрывал свое беспокойство, тотчас старался отвлечь ее шуткой или поцелуем. Последнее было самым лучшим снадобьем, чтобы изгнать из головы смутные мысли.
До обеда они катались на снегоходе. Паша гонял на запредельной скорости по таежным горкам, буеракам и логам, выписывал крутые вензеля на полянах. Причем проделывал это стоя, отклоняясь на крутых поворотах корпусом то вправо, то влево. Даша держала его за талию. Душа ее пела от беспредельного счастья и восторга. Ее любил красивый, сильный, до чертиков смелый мужчина. Она купалась в его любви, и ей до жути нравилось мчаться вместе с ним сквозь утонувший в сугробах лес. Езда на снегоходе напоминала ей катание на горных лыжах. Здесь тоже надо вовремя успеть вписаться в поворот, уметь полностью владеть своим телом и всеми четырьмя конечностями. Мышцы ее ног и спины гудели от напряжения не меньше, чем тогда, когда она прошла первый раз в сезоне сложнейшую трехкилометровую трассу.
На поворотах снег веером вылетал из-под гусениц «Таймыра». За снегоходом оставался широкий гладкий след, и Паша, повернув к ней разгоряченное лицо, прокричал, что они непременно покатаются после обеда на лыжах.
Затем он дал «порулить» Даше. Но она, не рассчитав, так придавила ручку газа, что «Таймыр» почти взлетел над глубокой ложбиной, а после и вовсе ушел в пике…
Их с Пашей разбросало в разные стороны. «Таймыр» увяз носом в снегу, гусеницы крутились в воздухе. Даша барахталась метрах в трех от снегохода и не могла достать ногами до земли, настолько глубоки оказались сугробы. Паше было легче. Он скорее обрел точку опоры и перекинул Даше свой шарф. Цепляясь за него, она добралась до своего спасителя и теперь утонула уже в его объятиях.
— Дуреха! — смеялся Павел. — Чего лихачишь? Здесь тебе не «Формула-1»!
— Я нечаянно, — винилась она. — Я ведь никогда не ездила на мотоциклах.
Они вернулись в гостиницу к двум часам дня. И только теперь Паша познакомил ее с «хозяевами» — семейной парой, почти безвылазно жившей в этих безлюдных местах и следившей за порядком в доме и на прилегающей к нему территории.
Андрей, бывший офицер-подводник, был несказанно рад, что бог сподобил его поселиться здесь. Охота, рыбалка, и гости не слишком часто бывают. На пару с женой Галиной, бывшей учительницей математики, они не только управлялись с хозяйством, но еще занимались заготовками кедровых орехов, грибов и ягод для детей и родственников, а весной хотели попробовать себя на папоротнике-орляке. Об этом Даше быстро поведала Галина, пока накрывала им стол к обеду. Андрей возился в сауне, там полетел один из тэнов, а Паша заказал на вечер баню…
Обед был просто замечательный, на завтра Андрей пообещал бешбармак и шашлыки на выбор, они выбрали и то, и другое.
После обеда они ушли к себе и очень быстро заснули, утомленные не только ночными забавами, но и обилием свежего воздуха, по-весеннему ярким солнцем и сверкающей до боли в глазах снежной белизной.
Даша проснулась первой. Паша лежал рядом на спине, закинув руку за голову. Она долго вглядывалась в его лицо, прислушивалась к его ровному дыханию и все пыталась понять, почему так долго не могла переступить тот невысокий, отнюдь не непреодолимый для нее барьер? Что ей мешало стать счастливой? Что ее сдерживало, не позволяло подойти к Паше, взять его за руку и просто посмотреть ему в глаза? Или, как тогда в кабинете, первой поцеловать его? Этого было бы достаточно! Но нет! Она рвала жилы, терзала душу и сердце, отдавала себя всю без остатка подонку, которому ее любовь была нужна, как рыбке памперсы. Она вдруг вспомнила то, что приходило ей в голову в пору горьких раздумий, неудач и даже поражений. Стихи Анны Ахматовой…
Кое-как удалось разлучиться
И постылый огонь потушить.
Враг мой вечный, пора научиться
Вам кого-нибудь вправду любить.
Я-то вольная. Все мне забава, —
Ночью Муза слетит утешать,
А наутро притащится слава
Погремушкой над ухом трещать.
Обо мне и молиться не стоит
И, уйдя, оглянуться назад…
Черный ветер меня успокоит,
Веселит золотой листопад.
Как подарок приму я разлуку
И забвение, как благодать.
Но, скажи мне, на крестную муку
Ты другую посмеешь послать?
— Ты другую посмеешь послать? — повторила она едва слышно.
Паша тотчас открыл глаза и взглянул на часы.
— Ого! — весело сказал он. — Уже четыре. — И, прищурившись, посмотрел на нее: — Чего ты тут бормочешь? Привораживаешь?
— А ты как думаешь? — С видом опытного провокатора она потянулась к нему и захватила губами мочку его уха.
