Ирина Мельникова - Ржавый Рыцарь и Пистолетов
И, правда, навстречу ей ринулся вдруг огромный волкодав. Он присел на задние лапы, изготовившись для прыжка. Она закричала, бросилась в одни двери, другие… Все заперты, не поддаются. И вокруг никого, исчез даже юродивый, а слева и справа — лишь темные, уходящие в бесконечность анфилады комнат. Волкодав прижал уши и ощерился, показав мощные клыки, с которых вязкой струйкой стекала слюна.
— Бешеный! — она сжала кулаки и быстро огляделась по сторонам, прикидывая, чем будет обороняться.
Но пес вдруг заскулил и потянулся к ней всем телом, задние лапы, похоже, были перебиты и не слушались его.
— Бедный! — Она коснулась его крупной лобастой головы.
Пес тотчас исчез, а на смену ему опять появился юродивый. Теперь у него вновь было лицо Оляли. Он строил рожи и бежал вприпрыжку почему-то не за каретой, а за огромным черным автомобилем, который увозил ее в темноту, в проливной дождь. Но она ничего не видела перед собой, стремясь к одной-единственной цели.
— Подлец! — шептали ее губы. — Предатель! Впереди, на фоне серого неба замаячило черное пятно и приняло очертания приземистой кособокой избушки. Рука толкнула низкую дверь. Та отворилась, и она чуть было не споткнулась о высокий порог. Волосы зацепились за притолоку, она рванулась, не замечая боли. И мгновенно увидела склонившуюся над очагом старуху. Костлявые пальцы с длинными кривыми ногтями шевелились. Бабка держала их щепотью, из которой что-то сыпалось в огонь.
Очаг был единственным источником света в грязной комнатенке со щелястыми полами и низким потолком. Багровые сполохи выплясывали на стенах, а поверх них метались, переплетаясь в еще более безумном танце, тени. Жар, нестерпимый, иссушающий, пожирающий жар! И жадные лапы пламени, что тянутся к ней из очага… Она отпрянула от огня и кинулась в ноги его хозяйке.
Старуха была крошечной, скрюченной, как корень мандрагоры, но тень ее на стене казалось огромной. Она взмахивала руками, а поздней гостье чудилось, что это громадный черный ворон порывается взлететь, чтобы после броситься вниз с грозным клекотом и порвать ее в клочья когтями и железным клювом.
— Бабушка, помоги! — Она хватала каргу за руки и пыталась поцеловать, хотя с души воротило при виде этих скрюченных мерзких лапок. — Накажи изменщика! Погуби его девку! Золотом заплачу, камнями! — Она потянула с шеи нитку сверкающих, как крошечные звездочки, бриллиантов.
Но бабка отвела руку гостьи, захихикала мерзко и склонилась к ее лицу. Крошечные, отливающие красным глазки-буравчики окинули ее злобным взглядом, отчего ей стало совсем жутко, и она опустила глаза, чтобы не видеть эти безобразные бородавки на темной коже, глубокие, как овраги, морщины…
Колдунья, заметив ее смятение, открыла беззубый рот, затряслась от хохота и, ухватив гостью пальцами за шею, пригнула ее лицо к большой деревянной чаше. Там плавала отрубленная голова Влада.
Она закричала не своим голосом, отшатнулась, подняла руку, чтобы осенить себя крестным знамением, но бабка рванула ее руку вниз и снова подсунула ей под глаза чашу. Там лежала половина разваренного кочана капусты…
— А-а-а! — закричала она исступленно и стала биться головой о пол. — Зачем ты меня оставил ?..
Но тут чьи-то сильные руки обняли ее, прижали к себе, и Даша проснулась.
— Что с тобой? — на нее смотрели глаза Павла. — Ты так кричала! Едва тебя разбудил. Страшный сон приснился?
— Страшный! — Даша мотнула головой, провела ладонью по лицу, словно сняла невидимую паутину. Потом подняла глаза на Павла. — Все мое больное воображение. То какой-то старорежимной дамой себя вижу, то революционеркой, собаки какие-то хромые, боевики, юродивые… — Бр-р! — Она передернула плечами. — То ли неудовлетворенные желания, то ли нереализованные возможности. Одним словом, комплексы.
— Тебе было плохо со мной? — Паша прижался губами к ее плечу. — Тебе не понравилось?
— С чего вдруг? — удивилась она. — Разве было не понятно?
— Но ты тут что-то про неудовлетворенные желания…
— Глупый! — засмеялась Даша. — Это совсем другое! Вчера я была счастлива, поверь, а сегодня я счастлива втройне, потому что у нас впереди два дня и ты от меня никуда не сбежишь!
— И ты не сбежишь! — Паша потянул ее на себя и поцеловал.
Его руки нежно гладили ее спину, скользили по бедрам, а она лежала, прижавшись щекой к его широкой груди, и млела от блаженства.
— Даша-а! — тянул он медленно, и руки его все сильнее и сильнее сжимали ее тело. — Я люблю тебя. Поверь, я никому не говорил такого, но с тобой мне легко и просто, словно знаю тебя всю жизнь. Даша-а! Выходи за меня. С Лилькой я вмиг разбегусь, она мне жена — государственная, а с тобой обвенчаемся… Ты мне от бога, я знаю…
— А как же девочки твои? Ты ведь говорил, что не разведешься, пока они школу не закончат?
— Говорил, — вздыхал Паша. — Но они почти взрослые, поймут. Я ведь не брошу их, и образование дам, и обеспечу. А ты мне сына родишь. Правда?
— Сына? — рассмеялась она. — Ты много хочешь, Паша Лайнер.
Ты еще можешь родить, не прибедняйся. Я очень хочу сына от тебя. — Он положил ей ладонь на грудь и слегка сжал. — У тебя роскошная грудь. Ты будешь кормить нашего сына, а я буду сидеть рядом, любоваться и пускать слюни от восторга.
— Пузыри, Паша! Младенцы пускают пузыри от восторга! А ты и есть младенец, только под два метра ростом и с отросшей щетиной. — Даша обняла его за шею и поцеловала в губы. — Если ты захочешь превратить меня в примерную домохозяйку, учти, это не получится. У меня слишком много обязательств перед мамой, сыновьями, издательством, наконец.
— Зачем ты замыкаешь себя в рамки? — Павел сел и сверху вниз посмотрел на Дашу. — Твои парни уже отрезанный ломоть. Вот-вот окончат университет, женятся и про мамку тотчас забудут. И матушка твоя, разве она станет противиться твоему счастью? А пацану мы няньку найдем, чтобы возилась, пока ты романы свои строчить будешь. Даша-а, — он снова лег и обнял ее, — скажи только, пойдешь за меня?
— Пойду, — сказала она просто, — я за тобой хоть на край света пойду, только сделай так, чтоб никто при этом сильно не пострадал.
— Я от Лильки откуплюсь, а Митяя начальником гаража сделаю. Пусть женятся и не прячутся по кустам…
В этот момент она прихватила его плечо зубами и прошептала:
— Паша, брось болтовню, тебе заняться больше нечем?
— Опять? — притворно испугался он. — Ты решила меня заездить?
— М-м-м, — отозвалась она, потому что целовала его в живот, а затем и вовсе превратилась в амазонку…
После они мылись в душе и иступленно целовались, точно так же, как проделывали это в Пашином кабинете и затем в отдельной кабинке ресторана, а потом в салоне автомобиля. И там уже Паша не церемонился, взял ее жадно, нетерпеливо, забыв убрать автомобиль на обочину. Несколько раз их обдавало светом фар, кто-то весело сигналил им, но они, подогретые вином и любовью, забыли обо всем…
