Барбара Вуд - Дом обреченных
Когда мимо меня прошел Колин, я резко глянула на него, но он, казалось, этого не заметил. У меня складывалось впечатление о его особо доверительных отношениях с бабушкой, и это начинало раздражать, как будто он был не сам себе хозяин, а чванливый хлыщ, прицепившийся к юбке старухи.
Тео, проходя мимо, задержался, послав мне особую улыбку. Она демонстрировала сочувствие и, возможно, некоторое раскаяние в случившемся. В этот момент, когда наши глаза встретились, я почувствовала надежду, что мы можем попытаться вновь стать друзьями.
Марта и я пошли к своим комнатам, я — глубоко погрузившись в беспокойные мысли, она — с обеспокоено-нахмуренным лицом, в то время как ее пальцы нервно теребили ручки ковровой сумки. Около моей двери она задержалась, и я не удивилась, поскольку уже несколько минут чувствовала, что она хотела мне что-то сказать.
— Лейла, бабушка действительно думает, что это ты украла кольцо из комнаты Тео. Я никогда не видела ее такой разъяренной.
— Она совсем одряхлела, Марта. Зачем бы мне желать этого кольца?
— Ну, как же… — Она не поднимала на меня глаз. — Бабушка говорит, это потому, что ты без гроша за душой. Она говорит, что ты приехала в Пембертон Херст только ради денег, а когда тебе их не предложили, ты прибегла к воровству.
— Это нелогично, Марта, — сухо сказала я, — кроме того, человек, за которого я собираюсь замуж, состоятелен. Когда я стану миссис Чемпион, мне не нужны будут богатства Пембертонов. Вы можете держать при себе ваши текстильные фабрики, ваши обширные земли и ваши мелкие дрязги. Я хочу от этого дома только одного, мое прошлое. Как только я получу его обратно, как только мои воспоминания вернутся, я уеду навсегда.
Теперь она смотрела на меня, ее глаза блестели. Хотя ей было тридцать два года, лицо Марты было все еще гладким и молодым, густые ресницы обрамляли ее глаза, а на нежном подбородке была ямочка, как на моем собственном. Мы были отдаленно похожи друг на друга, это тихое создание и я, но лишь физически, поскольку эмоционально мы были совершенно разными. Кузина Марта была застенчивой, погруженной в себя.
— Я тебе завидую, — неожиданно прошептала она.
— Ты завидуешь мне? В чем?
— Ты можешь покинуть этот дом, уехать, выйти замуж и иметь детей.
— Марта, ты можешь сделать то же самое.
Она покачала головой, и локоны, обрамлявшие ее лицо, затанцевали.
— Бабушка Абигайль лишит наследства каждого, кто оставит семью. Она запретила нам жениться и оставит нас без пенни, если мы ослушаемся ее. У тебя есть Эдвард, который ждет тебя, и ты говоришь, что он обеспеченный. Мне же некуда пойти. Я узница. Мы все — узники.
Она говорила бесстрастно, хотя в ее глазах была тоска.
— Я не собираюсь, — ее тонкий голосок дрожал, — просто иногда я думаю, на что это похоже… знать мужчину. — Внезапно ее лицо залилось краской. — О, прости меня. Это неподобающий предмет для разговора.
— Ерунда. Каждая женщина мечтает о любви. Каждая женщина хочет выйти замуж за хорошего мужчину и иметь от него детей. Мы не отличаемся друг от друга.
— Нет, я отличаюсь. Должна отличаться, потому что я — Пембертон. Это было бы отвратительно с моей стороны, стремиться родить детей, которым однажды придется столкнуться с тем, с чем приходится теперь сталкиваться тебе и мне. Бабушка права: род должен закончиться.
Слезы текли по щекам Марты, и я почти плакала вместе с ней.
— Хотя… однажды, в Ист Уимсли я наблюдала за одним красивым парнем, и я задавалась вопросом…
— Все, Марта, все…
— Я даже не знаю, что это такое, поцелуй мужчины.
Я сразу же подумала об Эдварде и его холодных поцелуях в щеку.
— Однажды узнаешь, когда выйдешь замуж.
Марта закрыла ладонями глаза, чтобы осушить их.
— Возможно, ты и не брала это кольцо, — всхлипывала она, — но тебе придется доказать это бабушке.
Я снова стала твердой.
— Должно быть достаточно моего слова. Извини, Марта.
Я скользнула в свою спальню со смешанными чувствами грусти и злости. Быть так грубо обвиненной перед всеми, не получив зашиты ни от кого, кроме Тео, было унизительно. Но теперь меня интересовала также правда о кольце.
Какое совпадение — я лишь вчера вечером ощутила проблеск воспоминания о нем, и тем же самым вечером оно было украдено. Играло ли оно большую роль в тот день в роще, чем я могла предположить, и кто-то об этом знал? Но почему украли кольцо? Отчего-то у меня было четкое ощущение, что рубиновое кольцо Тео напрямую связано с теми ужасными событиями в роще, и его внезапное исчезновение теперь не было простым совпадением. Как будто некто опасался, что я свяжу кольцо с убийством моего отца. Это было объяснением, но явно недостаточным. Каким-то образом я почувствовала, что в пропаже кольца скрыто большее, хотя я не могла понять, что именно. Письмо к Эдварду и кольцо Тео совершенно поставили меня в тупик.
После представления в комнате бабушки я не стала присоединяться к своей семье за ужином и снова ела в моей комнате перед уютным камином. Потом я свернулась в кресле, перелистывая страницы путеводителя по Креморн-Гарденз, и на время погрузилась в воспоминания о счастливых днях с Эдвардом. Писать ему снова было бессмысленно, да и реальной необходимости в этом не было. Я чувствовала уверенность в том, что, собрав силы, я могла бы разгадать тайну этого дома и вернуться в объятия моего Эдварда более уверенной женщиной.
Поздно вечером я переоделась в ночную рубашку, расчесала свои длинные волосы и легла в постель. Уже собираясь погасить свечу, я заметила книгу. Поверх «Танкреда» и «Сэндитона» — двух книг, которые я всерьез намеревалась читать во время своего пребывания в Пембертон Херсте, лежал неизвестный третий том. На секунду с удивлением уставившись на него, я поднесла свечу ближе к краю стола и оглядела странную книгу. Это была старая книга, по меньшей мере тридцатилетней давности или около того, красиво переплетенная в черную кожу. Надпись, вытесненная на корешке поблекшим золотом, гласила: «Избранные труды Томаса Уиллиса». Совершенно озадаченная, я некоторое время смотрела на нее, не открывая сразу, гораздо более заинтересованная ее появлением здесь, чем ее содержанием.
Пламя свечи дрожало от сквозняков, гуляющих по спальне. Часы на остывающем камине тихонько тикали, мягко напоминая, что время уходит, уходит, уходит… А я недоверчиво смотрела на «Избранные труды Томаса Уиллиса». Наконец я открыла книгу и лицом к лицу столкнулась с серьезным и мрачным взглядом самого мистера Уиллиса. Из овальной рамки, на которой были слова: «Томас Уиллис, профессор медицины мед. коллегии, Лондон, на меня взирало лицо семнадцатого века, полное мудрости и благородства. Его глаза смотрели вниз из-под немного тяжелых бровей над выступающими скулами и величественным носом. Его рот под тонкими усиками был тонкогубым и слегка улыбался, как будто охраняя секрет. Мужчина был облачен в старинный костюм, напоминавший о временах Кромвеля и свидетельствующий о высоком положении и богатстве. Под овальным портретом были слова: «Томас Уиллис (1621–1675), гравюра по меди Изабеллы Пиччини. Фронтиспис из «Opera omnia 1694».
