Сандра Браун - Связанный честью
Когда на кровать легли чистые простыни, Эйслин осознала, до чего же она узкая. Как она будет спать на ней с Лукасом? Тот заходил к ней, чтобы занести чемоданы, и сразу ушел. Она слышала, как он разговаривает с Джином в гостиной.
– Думаю, мне лучше оставить тебя отдыхать, – сказала Элис. – Кроме того, если я не попрощаюсь с Джином лично, он решит, что я променяла его на Тони. – Она склонилась и поцеловала малыша, который лежал в самодельной кроватке с очень довольным видом. Перед уходом она взяла Эйслин за руку. – Я очень рада принять тебя в нашу семью.
– Несмотря на то что я англо?
– В отличие от своего сына, я не держу зла на целую расу за то, что делали ее некоторые представители.
Поддавшись импульсу, Эйслин поцеловала свекровь в щеку:
– Доброй ночи, Элис. Спасибо, что вы так хорошо отнеслись к нам с Тони.
Оставшись одна, Эйслин покормила ребенка и понадеялась, что он проспит до утра. Ей не хотелось, чтобы он потревожил Лукаса. Она старалась управиться побыстрее, чтобы закончить до его прихода. Эйслин не хотела ничего похожего на ситуацию в машине.
В доме была всего одна ванная, располагавшаяся между двумя спальнями. Уложив Тони, Эйслин помылась. Она вернулась в спальню и разделась, поскольку делать ей было уже нечего.
Официально это была ее первая брачная ночь, но вытащенная из чемодана длинная ночная рубашка откровенно не подходила для новобрачной. Она носила ее уже второе лето, и, несмотря на мягкую полупрозрачную ткань, в ней не было ничего соблазнительного. На самом деле она выглядела потрепанной и простенькой.
Эйслин сидела за туалетным столиком и смазывала руки лосьоном, когда в спальню вошел Лукас.
Если бы она посмотрела не на мужа, а на себя в зеркало, то увидела бы, что опасливо смотрит на него широко открытыми глазами. И оттого выглядит юной и невинной. А волосы, напротив, очень соблазнительно рассыпаны по плечам. Мягкие естественно-розовые губы. Длинная ночная рубашка кажется совсем девичьей. И вся целиком она выглядела очень сексуально, особенно на взгляд новоиспеченного мужа.
Лампа на тумбочке у кровати была притушена. Фигура Лукаса отбрасывала длинную зловещую тень почти на всю небольшую комнату.
– Тони уже спит? – поинтересовался он, расстегивая пуговицы на рубашке.
– Спит. По-моему, он совсем не против поспать в ящике комода.
В зеркале Эйслин видела, как Лукас с улыбкой склонился над ящиком, который она поставила на пол в изножье кровати. Его лицо смягчилось, когда он посмотрел на сына, и у Эйслин сильно забилось сердце. Испытывай он такую нежность к ней, в него было бы очень легко влюбиться.
Она мысленно себя одернула. Большинство знакомых ей мужчин вообще не знали подобных эмоций. И для Грейвольфа они невозможны. Чтобы вымести из головы эти глупые мечтания, Эйслин взяла с тумбочки щетку и стала расчесывать волосы, хотя те и так потрескивали, как живые.
Лукас уселся на край кровати и стащил сапоги, бросив их на пол.
– Джин сегодня сказал мне, что он рад нашему браку.
Так не похоже было на него начинать спокойный разговор, что Эйслин перестала двигать щеткой и посмотрела на его отражение в зеркале:
– Почему?
Лукас весело усмехнулся. Еще один добрый знак.
– Он уже очень давно пытается убедить мою мать выйти за него замуж. И сейчас он заставил ее пообещать, что она выйдет за него, когда меня выпустят из тюрьмы. – Он встал и расстегнул пояс. – Так что наш брак для него дополнительный козырь. Теперь у нее уже не осталось никаких оправданий.
– Джин кажется мне добрым и хорошим человеком. Как же она устояла перед таким мужчиной?
– Так не похожим на твоего собственного мужа.
Она хотела уже отложить щетку, но, услышав его слова, подняла глаза и встретилась взглядом с его отражением:
– Я имела в виду не это.
– Не важно, что ты имела в виду. Главное, что твой муж – это я.
Он направился к ней мягкой неторопливой походкой. Эйслин проглотила вставшее комом нехорошее предчувствие. Лукас воплощал в себе уверенного самца, сделавшего стойку на запах самки. Он скинул рубашку и остался в одних джинсах с расстегнутой ширинкой. Эйслин против воли нашла взглядом узкий треугольный вырез чуть ниже пупка. От трепетного желания у нее чуть не выскочило из груди сердце.
В тусклом свете его кожа приобрела глубокий медный оттенок. Темные волоски на груди светились золотом. На щеках лежали тени от острых скул, длинные ресницы тоже отбрасывали тонкие полоски.
Он смотрел на нее серыми глазами, как ястреб на ослабевшую добычу. Эйслин казалось, что они проникают под кожу и заглядывают прямо в душу. В его взгляде читалась страсть. Он обжигал ее, но она вздрогнула, как от холода:
– Лукас!
– У тебя прекрасные волосы.
Он подошел к ней сзади вплотную, ее плечи оказались на уровне его бедер. На фоне бронзовой кожи его твердого живота ее волосы выглядели невероятно светлыми. Лукас взял в руки ее пряди, они казались в его ладонях золотыми нитями. Медленным движением он пропустил их сквозь пальцы.
Это чувственное зрелище словно околдовало Эйслин. И хоть все происходило с ней самой, она заставляла себя смотреть со стороны, притворяться, что это происходит с кем-то другим. Только так она могла остаться в живых.
Иначе у нее бы просто сердце выпрыгнуло из груди – он приложил ее волосы к своему животу и начал втирать круговыми движениями, как мыло.
Признайся она себе, что участвует в некоем эротическом представлении, она бы обернулась и поцеловала его в упругий живот. Она бы медленно прошлась губами вокруг пупка и спустилась ниже, к полоске черных как смоль волос, что выглядывали из расстегнутых джинсов. Она бы даже смочила их мягкими кошачьими движениями своего язычка.
Лукас отпустил ее волосы, и они снова легли на плечи. Он положил ей руки на шею, слегка поигрывая на ней пальцами.
– Почему меня так притягивает эта белая кожа? – удивлялся он. – Я хочу ее ненавидеть.
Он стал поглаживать ей мочки ушей, слегка зажимая их подушечками пальцев. Эйслин издала жалобный звук. Против собственного желания она прислонилась к твердому животу. Бездумно покатала голову из стороны в сторону. Она смотрела, как ее волосы с шелестом двигаются по смуглой коже, и думала, что они с Лукасом выглядят просто чудесно.
Его ладони прошлись по ее плечам и скользнули в вырез ночной рубашки. Она распахнула глаза и встретилась с ним взглядом в зеркале.
– Я хочу видеть на тебе свои руки, – произнес он.
По ее груди медленно заскользили его сильные тонкие пальцы. Эйслин смотрела на них как зачарованная. Когда они потянули за собой ночную рубашку, с ее губ не сорвалось ни слова протеста. Когда же ладони спустились ниже, она резко вздохнула. Он надавливал, массировал, поглаживал.
